"Петер Хендке. Нет желаний - нет счастья " - читать интересную книгу автора

никого, кто мог бы ее дополнить.
- Мы так хорошо дополняли друг друга, - рассказывала она о счастливых
днях со служащим сберкассы. Это и был ее идеал вечной любви.
Послевоенное время; большой город; жить в этом городе, как раньше, было
невозможно. Бегом вверх и вниз по грудам кирпича и мусора, чтобы сократить
путь, и все равно окажешься в самом хвосте длинных очередей, оттесненный
своими современниками, от которых остались лишь локти да глядящие в пустоту
глаза. Короткий невеселый смешок, и сам отводишь глаза, как и другие, ловишь
себя на мысли, что и ты выказал какую-то потребность, как и другие;
обиженная гордость, попытки, несмотря ни на что, утвердиться как личность,
попытки жалкие, ибо как раз благодаря этому тебя можно спутать и заменить
любым из окружающих: ты обращаешься в какого-то Толкающего Толкаемого,
Двигающего Двигаемого, Ругающего Ругаемого. ; .1 Рот, который до сих пор все
же иной раз открывался - от девического удивления (или от женского
наигранного удивления), от крестьянской ли робости или когда обрывались
мечты, от которых на сердце становилось легче, - в новой жизни рот был
преувеличенно крепко сжат в знак того, что она присоединилась ко всеобщей
решимости. Это было лишь видимостью, ибо едва ли какие-то проблемы сейчас
можно было решить лично.
Лицо-маска - но маска не застывшая, а подвижная; голос, меняющийся и
боязливо озабоченный тем, чтобы не выделяться, не только воспроизводящий
чужой диалект, но и чужие выражения: "На здоровьице!", "Не хапай!", "Сегодня
ты за троих жрешь!"; подсмотренная походка: изогнутая талия, одна нога
выставлена вперед... И все это не для того, чтобы стать другим человеком, а
для того, чтобы приобрести ТИПИЧНОСТЬ: сменить довоенный облик на
послевоенный, из краснощекой деревенщины превратиться в городскую штучку,
для описания которой достаточно сказать: ВЫСОКАЯ, СТРОЙНАЯ, ТЕМНОВОЛОСАЯ.
При подобном перечислении типичных черт женщина чувствует, что
освободилась от собственной биографии, ибо воспринимает себя словно со
стороны, словно под первым взглядом эротически оценивающего ее незнакомца.
Так душевная жизнь, не имевшая надежды обрести обывательскую
безмятежность, обретала хотя бы видимость устойчивости, беспомощно подражая
обывательской, главным образом принятой у женщин в общении друг с другом
системе оценок, когда говорят: он в моем вкусе, но я не в его вкусе, или -я
в его вкусе, но он не в моем, или - мы созданы друг для друга, или - мы
терпеть не можем друг друга, когда, стало быть, все формы общения понимаются
как обязательные правила в такой мере, что всякое индивидуализированное
участливое отношение к кому-то воспринимается только как исключение из
правила.
- Собственно говоря, этот тип мужчин не в моем вкусе, - говорила,
например, мать о моем отце.
Все жили в согласии с этим учением о человеческих типах, полагая себя
людьми объективными, и не страдали ни из-за самих себя, ни из-за своего
происхождения, ни из-за некоторых своих особенностей - перхоти или потеющих
ног, ни из-за ежедневно возникающих новых условий существования; обретя
типичность, человечек избывал свое позорное одиночество и изолированность,
он, с одной стороны, лишался личностных черт, с другой - все-таки становился
личностью, хотя и на время.
В таком состоянии человек ходит по улицам, словно витая в облаках, его
окрыляет все, мимо чего в другом случае он спокойно бы прошел, его