"Филипп Эриа "Время любить" " - читать интересную книгу авторавоображением.
- Что же, по-твоему, в математике отсутствует элемент воображения? - воскликнул Пейроль. - Какое же это воображение, это абстракция. - Не играй словами, просто ты не любишь математику. И заметь, это твое право. - Извини, я просто рассуждаю. Когда я чего-нибудь не люблю, я всегда могу объяснить, почему не люблю: науки - это нечто бесплодное, это сизифов труд. Они лишь раздвигают границы познания, все время раздвигают, громоздят один закон на другой и не способны найти первопричину. Тогда скажи, пожалуйста, на что же они нужны? - Вот, например, мне, - кротко начал Пейроль, и в его глазах, обращенных ко мне, блеснула лукавая искорка. - Вот мне они послужат для того, чтобы не быть простым деревенским каменщиком, как мой отец и брат. Я буду изучать архитектуру и, возможно, когда-нибудь стану архитектором. Рено согласился, что в практическом плане это, конечно, так. Но тут же добавил, что поиски Грааля сильнее воздействовали на чувства человека, чем теория относительности, и что он лично больше хотел бы быть Рембо, чем Анри Пуанкаре. Я выслушала его слова без особого удовольствия. В парадоксах Рено, в его зажигательных речах, увлекавших только его самого, я без труда распознавала некоторую примитивность его, да отчасти и моего ума, но присутствие Пейроля меняло все, присутствие того самого Пейро-ля, который терпеливо, день за днем восполнял пробелы знаний нашего общественного обвинителя. Актерское самодовольство моего сына начинало меня раздражать, равно как и его презрение к мнениям противника. Но Пейроль с улыбкой - Единственное, что, по моему мнению, еще может представлять интерес в развитии науки, так это новые мифы, - продолжал оратор, вышедший из моего чрева. - Я имею в виду современные научные мифы. Да и то корабль аргонавтов мне дороже всех искусственных спутников... Это уж было чересчур. - Хватит, мальчики, вы меня совсем загоняли. Вы весь день работали, я весь день работала, и к тому же сейчас безумно жарко. Чего вам еще нужно: сидим под сенью дерев, на столе великолепное заливное мясо, так давайте же наслаждаться жизнью. - Но, мама, мы спорим! Видишь, видишь, Жюстен, она не умеет спорить. - Согласна, не умею. Поэтому сжальтесь над несчастной непросвещенной рабыней. Пейроль расхохотался. Я удивленно взглянула на него: ничего смешного я вроде не сказала. Неужели и он тоже выступит против меня? Сидит себе, хохочет, блестя зубами и глазами. - Простите мой идиотский смех, - наконец проговорил он, и его провансальский акцент показался мне каким-то особенно певучим. - Рабыня? Хороша несчастная рабыня, стоит только посмотреть на вас, - вся золотая, в легком платьице, да еще держит на зубцах вилки корнишон... И в самом деле я так и сидела с корнишоном, подцепленным на вилку. - Ого, - сказал Рено. - Ну, если ты еще за ней ухаживать начнешь!.. И он жестом застолбил те рубежи, за которые не полагалось выходить их здоровым спорам. И вот наступил тот день, который я называла, да еще и сейчас называю, |
|
|