"Филипп Эриа. Семья Буссардель (Роман) " - читать интересную книгу автора

телесность, связь с земным миром, стала невесомой. Флорану показалось, что
выражение ее лица, обрамленного кружевной оборкой чепчика, который надели на
нее, спокойное, умиротворенное, и молодой вдовец почувствовал великое
облегчение, словно от этого что-то изменилось в совершившемся.
Он решился наконец сесть и подошел к ближайшему стулу, стоявшему возле
угольного столика. Внимание его привлек предмет, которого прежде тут не
было: на столике зачем-то была гравюра. Флоран узнал "Страшный суд", всегда
висит у них в алькове. Почему же сняли эту гравюру? Наклонившись, Флоран
стал ее рассматривать; прежде ему не случалось видеть ее вблизи, так как в
кровати место у стены он привык предоставлять жене. На мгновение взгляд его
задержался на полуобнаженном грешнике с мощными мышцами, извивающимся в
жестоких страданиях среди других грешников, осужденных на адские муки.
Флоран выпрямился; вспомнилось, что на этом столике долго цвел в горшке
капский вереск, подаренный им жене. Теперь на этом месте лежала гравюра. Он
перенес стул к окну и сел там.
Забрезжил рассвет. На фоне голубовато-серого, безжизненного, лишенного
глубины неба уже вырисовывались верхушки деревьев старого сада, разбитого
при Бурбонском коллеже, справа от корпусов. Еще немного - и вновь даст себя
почувствовать летний зной; а теперь был час ожидания, какая-то смутная
переходная пора.
Слышно было, как в дальней комнате плещет вода и кто-то громко фыркает,
- малейший звук гулко отдавался на той половине, где царила гробовая тишина.
Это плескался австрийский офицер, приступив к утреннему омовению. Для него
тоже начался новый день.
Флоран сидел не шевелясь в полумраке и машинально прислушивался к этим
звукам, удивляясь, что, когда лейтенант проходил через гостиную, а потом
через переднюю, шаги у него были легкие, не такие, как обычно. И только
когда сапоги австрийца застучали по ступеням лестницы, он понял, что
чужестранец, в уважение к несчастью хозяев, вышел из квартиры в одних
чулках.
Все это затрагивало только ощущения, только телесную оболочку Флорана.
В душе же его шла мучительная работа: он старался разобраться в самом себе,
во внутреннем ропоте совести. Он далеко унесся мыслями, и вдруг чья-то
твердая, мужественная рука энергично встряхнула его за плечо.
- Что с вами? - спросил чей-то голос. Очнувшись, Флоран поднял голову.
Вокруг все было залито дневным светом. Огни свечей померкли. Рамело,
выпустив его плечо, отцепила витые шнуры, подхватывавшие гардины: на окнах
антресолей не было ставен, а ведь комнату, в которой лежит покойник,
полагается погрузить в темноту. Рамело опустила занавеси и плотно их
сдвинула. Флорана еще больше замкнули в этой покойницкой. К счастью для
него, Рамело, всмотревшись в его лицо, сказала тихонько:
- Ну вот, хорошо я сделала, что велела сварить вам кофе. Пойдемте,
подкрепитесь немного.
Флоран удивлялся заботливости, которой она окружала его теперь.
Заботливость была молчаливая, угрюмая - вероятно, проявляла ее Рамело скрепя
сердце - и все же благодетельная для него; если бы она не подбадривала его,
он не смог бы и притронуться к чашке кофе, привести в порядок свою одежду,
подумать о том, как выполнить требуемые формальности. - Когда пойдете в
мэрию заявить о смерти, не забудьте зарегистрировать новорожденных.
- Непременно.