"Джон Херси. Возлюбивший войну (про войну)" - читать интересную книгу автора

большой высоте, - спросите у Прайена, стрелка нашей хвостовой установки!).
Когда на стол ставили пропитанную водой яичницу, я отвернул нос.
- Ку-ка-ре-ку! - закричал Перкинс.
Я налил себе чашку кофе, еще одну и еще. Предполагалось, что есть надо
обязательно, я знал об этом, но просто не мог себя заставить, что бы там ни
говорил док Ренделл.
Иногда в дни боевых вылетов я вообще не брал ни крошки в рот. Во время
завтрака - кофе, затем четыре, шесть, а то и восемь часов в воздухе, где я,
как понимаете, был слишком занят (давайте скажем так), чтобы есть
превосходный бортпаек, поставляемый дядюшкой Сэмом для своих воюющих
мальчиков; потом, после полета и всяких связанных с ним дел, в столовой
из-за позднего времени вам могли предложить только холодные остатки, к тому
же я считал, что на пустой желудок лучше спится.
Доктора я видел ровно неделю назад. Он сидел за письменным столом в
своем кабинете, рядом с металлическими шкафчиками оливково-зеленого цвета, и
переводил пристальный взгляд с большого ретушированного портрета своей жены,
чем-то напоминавшей полевую мышь, то на мое лицо с кожей нездорового
оттенка, то на свои пальцы с наполовину изгрызенными ногтями, за что его
никак нельзя было винить - ведь он постоянно отвечал за пятьдесят измотанных
летчиков; время от времени он посматривал на стопку медицинских книжек,
которые доказывали прогрессирующее неблагополучие со здоровьем пилотов и
могли бы послужить обвинительными документами против снисходительных
психиатров, из патриотического усердия готовых признавать "годными" даже
заведомых психов; потом на свою трубку; на стену; на небо, которое уносило
многих его беспокойных пациентов в самую пасть врага и порой доставляло
обратно. Он велел мне есть по утрам. Постоянно твердил о калориях. О
дополнительных трудностях, возникающих во время полета при отсутствии
правильного питания. О резервах организма. И все такое прочее.
Я ответил, что вообще ничего не ем во время завтрака.
По утрам, в дние боевых вылетов, мне просто надо заставлять себя
что-нибудь съесть, сказал он.
- Док, а наш мир не вызывает у вас тошноты?
Он взглянул на меня, и его глаза с покрасневшими веками ответили:
"Сплошь да рядом", щеки конвульсивно задергались, и на лице появилась
широкая улыбка, и он рассказал мне басню, тут же, по-моему, придуманную.
- Жила-была ворона; аппетит у нее был как у кондора, а может, как у
козла. Только интересовал ее не вкус вещей, а то, как они выглядят. Ей
нравились сверкающие предметы, всякие серебряные и другие блестящие вещицы,
и как-то однажды она проглотила дамское кольцо, никелевую монетку,
потерянную ребенком на обочине дороги, пуговицу от воротничка священника,
блестку с платья, сурдинку от скрипки, жетон для радиолы-автомата и много
всякой другой дряни. В полдень ворону начало тошнить, и она сказала себе:
"Кажется, я что-то съела". Неприятное ощущение в зобу усиливалось, и в конце
концов ворону вырвало. Проглоченные предметы показались вороне такими
красивыми, что ей захотелось снова проглотить их, но, рассудив, что какой-то
из них и был причиной ее недомогания, она решила не трогать ни одного и
улетела, чувствуя, что могла бы получить удовольствие, да не сумела. Мораль
ясна?
- Не завтракать перед боевым вылетом.
- Неправильно. Мораль такова: подчас люди начинают понимать, что