"Джон Херси. Возлюбивший войну (про войну)" - читать интересную книгу автора

совершили ошибку, лишь после того, когда ее уже невозможно исправить.
- А знаете, док, - сказал я, - вы самый хитрющий человек из всех, кого
я встречал.
- А мне иногда думается, что я круглый идиот, - ухмыльнулся доктор.
Может, и в самом деле? Какое отношение, черт побери, эта ворона имеет
ко мне? Никакого. И все же я вышел от доктора в превосходном настроении.
Один его взгляд действовал лучше всякого тонизирующего средства.

7


В помещение для предполетных инструктажей я пришел одним из первых;
вместительный барак с цементным полом заполняли ряды складных стульев
человек на двести пятьдесят. На небольшом возвышении на одном мольберте
стояла классная доска, на другом висела карта, закрытая черной тканью.
Сильные театральные прожекторы, прикрепленные к одной из стальных балок под
потолком, бросали на возвышение яркие снопы света. Один за другим в
помещение входили экипажи - офицеры и сержанты, пестрая банда в комбинезонах
и кожаных куртках; на офицерах были фуражки или летные шлемы с поднятыми
наушниками, на стрелках пилотки - в них они обычно работали, - шлемы или
черные шесртяные шапочки - кому что нравилось; в общем, собравшиеся являли
картину невыспавшегося и раздраженного сброда, который хотя и проявлял
некоторую заинтересованность в происходящем, однако отнюдь не из-за
служебного рвения, ворчал, толкался и совсем не ощущал драматизма событий, а
одно лишь желание, чтобы поскорее закончилось в мире это гнуснейшее
безобразие.
Собрались еще не все, но в помещении, даже в это сырое августовское
утро, уже стояла нестерпимая духота, словно в железнодорожном вагоне, где
скис термостат и у пассажиров скоро пересохнет горло, воротнички пропитаются
потом, а дети начнут рисовать на запотевших окнах забавные рожицы.
Ослепительные прожектора еще больше накаляли воздух. Мы прозвали барак
парилкой, но на самом деле, конечно, не от духоты мы потели тут.
Я протолкался вперед. Перед тем как прикрыть карту черной материей, на
нее при помощи красной нитки и булавок наносили курс до цели и обратно,
причем свободно свисающая катушка натягивала нить, и мы уже знали, что если
неиспользованной нитки оставалось много, а для обозначения курса пошло мало,
то нам предстоял нетрудный рейд на одну из баз подводных лодок, или в
Голландию, или, самое большее, во Францию, до побережья, а если на катушке
почти ничего не оставалось...
На этот раз какой-то мерзавец, решив подшутить над нами, спрятал
катушку за доску, и я никак не мог увидеть ее, хотя отчаянно вытягивал шею и
даже встал одной ногой на возвышение. Кто-то хрипло сказал мне: "Ай-ай-ай!
Учитель высечет!" Я быстро обернулся; конечно, это был наш офицер-зенитчик
Мерчент, помешанный на солнечных ваннах; он сильно загорел, хотя и оказался
в стране, не очень для этого пригодной; как только выглядывало солнце, Мерч
растягивался на траве в одних трусах. У него частенько бежало из носа,
потому что он принимал солнечные ванны даже в облачные дни. Случалось, он
каркал: "Можно по-настоящему подгореть и при такой дряни - как этот миллиард
маленьких увеличительных стекол", и тут же сломя голову мчался прочь,
спасаясь от хлынувшего ливня. И все же он основательно загорел, потому, быть