"Джон Херси. Возлюбивший войну (про войну)" - читать интересную книгу автора

уже не знал, отвечаю или нет за предполетную проверку.
В то утро, почувствовав, что хватит с меня Мерроу, я удивил его не
меньше, чем самого себя, когда сказал: "Если тебе не нрваится, как я провожу
проверку, можешь делать ее сам", и начал было подниматься с его драгоценного
трона.
- Все в порядке, - буркнул он, словно закрыл кран с горячей водой,
внезапно опустился на четвереньки и пополз по узкому коридору повидать
Брандта и Хеверстроу.
Я крикнул Хендауну, чтобы он вытащил стопоры, и, продолжая сидеть в
кресле Мерроу, до отказа повернул полукружье штурвала, подал вперед и на
себя колонку и подвигал педалями руля поворота. А рядом, без прикосновения
чьих-либо рук, в идеальной гармонии двигались мое штурвальное колесо, моя
колонка и мои педали.

10


Я пробрался в "теплицу", как мы называли застекленный штурманский
отсек, где Мерроу с небрежным видом разбирал с Брандтом и Хеверстроу
предстоящий полет. В странном серо-зеленом свете, проникавшем через
астрокупол и носовую часть машины, они напоминали заговорщиков: Брандт сидел
задом наперед в своем кресле бомбардира, Хеверстроу за столиком штурмана, а
Мерроу на полу. Они уже переговорили о цели и обсудили план полета туда и
обратно, и, должен сказать, мне не очень понравилось, что Мерроу обсуждает
все это только с Максом и Клинтом, будто я вообще им не нужен. Я решил, что
должен вмешаться, и вмешался.
Хеверстроу начал рассказывать о способах кодированной связи: в течение
всего полета системы "Восточный", "Вайоминг" и "Южная Калифорния" будут
работать кодом категории "А". Я любил эти коды, мне нравилось представлять,
что все это огромная игра в "сыщики и разбойники". Позывным сигналом для
бомбардировщиков выбрали слово "Болтун", а для истребителей "Крокет" (Бинз
или какой-то другой грамотей написал на доске "Крокей"). Объектом нашего
рейда служил немецкий город, который мы называли "Алабама", и при этом слове
я вспомнил величественные очертания домов большого начальства на
Максуэлл-филд по пути к офицерскому клубу, траву около тротуаров, только что
подстриженную и очень душистую после короткого внезапного дождя, яркую,
удивительно блестящую зелень бугенвиллей, нескольких офицерских жен,
выходящих из зеркально отполированных автомашин и направляющихся, вероятно,
в клуб, чтобы спокойно пообедать там, а потом, во второй половине дня,
сыграть в бридж; тоскливо, с чувством, похожим на сладкую боль в груди
влюбленного, я подумал о днях, которые в те времена казались мне такими
скучными, о днях в том, другом мире, перед тем, как началось это убийство.
Нет, не игрой в "сыщики и разбойники" все оказалось.
Мерроу подался вперед и, вытаращив глаза, смотрел на Макса Брандта,
такого добродушного на земле и такого свирепого в боевой обстановке, и они
договорились почти до нелепостей, рассуждая о нагрузке самолета, о
центровке, об установке взрывателей - нам дали десять пятисотфунтовых
фугасных бомб общего назначения, а они предпочли бы тысячефунтовые. Чем
больше, тем громче. Бум! Бум! Как десятилетний мальчишка, Мерроу вечно
имитировал звуковые эффекты. Скользящие пневматики. Скрипящие крылья.