"Джеймс Хайнс. Расклад рун ("Издай и умри")" - читать интересную книгу автора

с порочным восторгом отдаваясь, как и остальные представители вашего охочего
до наслаждений поколения, вульгарным удовольствиям постмодернизма.
Сделав паузу, он бесшумно повернулся к Вирджинии и устремил на нее
взгляд, словно яркий луч интеллектуального света. Как ни рассматривать его
поведение, по любым стандартам оно балансировало на грани оскорбления. Тот
факт, что Карсвелл никогда к ней не прикасался - собственно, насколько
Вирджинии было известно, не прикасался вообще никогда и ни к кому, - ничего
не менял. Его поведение было значительно более оскорбительно, нежели простое
прикосновение рукой к голой коленке.
Вирджиния решительно положила руки на край табурета, так, словно
собиралась резко встать и демонстративно покинуть кабинет, однако не сделала
этого. И дело вовсе не в том, что она боялась, что ей не поверят, если она
обвинит Карсвелла в домогательствах, - напротив, многие и многие как раз с
радостью поверят. Всем хорошо известно, что Карсвелл любит наблюдать... У
нее просто нет никакой возможности доказать свои обвинения. Свидетелей нет,
и, кроме того, в данный момент Карсвелл в самом буквальном смысле слова
сжимал в руках ее профессиональное будущее. Закрой глаза, сказала себе
Вирджиния, и подумай об университетской должности.
- И каков же результат вашей духовной распущенности, моя дорогая
Вирджиния?
Казалось, Карсвелл ждет ответа, и Вирджиния решила отказать ему хоть в
этом удовольствии. По прошествии минуты мучительного ожидания он поднял ее
работу, взявшись за уголок двумя пальцами, и позволил листкам развернуться,
словно увядший цветок.
- Результат же заключается в том, что вы заразились французской
болезнью. - Карсвелл презрительно сжал губы. - Если бы я пребывал в более
благодушном настроении, - продолжал он, покачивая страницами, - я бы задал
вам вопрос: какое отношение могут иметь отцы-францисканцы к "конструкции",
"реконструкции" и "деконструкции" женщин на острове Пасхи.
Самое непосредственное, подумала она, и не на острове Пасхи, а на
Рапануи, болван. Но даже не пытайся ему отвечать, он ведь в твоих ответах не
нуждается.
- Однако истина в том, - продолжал Карсвелл, и губы его задрожали от
предвкушения особого удовольствия, точно у школьного задиры, который
придумал что-то предельно оскорбительное, - что, когда я слышу слова "пол,
раса, класс", моя рука тянется к пистолету.
Он отпустил листки, и они с тихим шорохом рассыпались по столу. Да,
подумала Вирджиния, свою последнюю фразочку он припас на десерт, хочет,
чтобы я ее всюду повторяла, чтобы она вошла в легенду о нем. Она тоже
покрепче сжала губы, чтобы ненароком не выдать что-нибудь эдакое, и
подумала: возблагодари Господа, могло бы быть и намного хуже. О Карсвелле
ходил слух, что особое наслаждение ему доставляет насаживать курсовые своих
студентов прямо у них на глазах на тот самый острый штырь, который
специально для этого он держал на столе. За что его и прозвали Вик, Сажающий
На Кол.
- Конечно, само собой разумеется, - сухо продолжал Карсвелл, - я не
могу позволить подобному появиться в нашем юбилейном сборнике.
Он многозначительно сжал кончики пальцев и откинулся на спинку кресла.
Вирджиния почти презрительно взглянула на него. Карсвелл вдруг показался ей
крошечным и ничтожным.