"Акияма Хироси. Особый отряд 731 " - читать интересную книгу автора

это и сконфузился.
- Будет тебе мама! - стыдливо проговорил он и умоляюще посмотрел на
нее.
Вскоре мы остались одни. Накано заговорил с нами уже не так, как в
первый раз. В его голосе звучали совсем другие нотки.
- С сегодняшнего дня вы находитесь на службе в армии. Вы должны
проникнуться новым духом и быть стойкими и мужественными.
Из гостиницы мы отправились в Ионэхара. Там на платформе нас поджидали
еще восемь подростков из разных префектур вместе со своим вербовщиком
Такаяма.
Как раз в это время начался воздушный налет, и мы уже стали
сомневаться, удастся ли нам выехать. Но скоро это опасение отпало. Мы были
зачислены в армию по особому приказу, поэтому нас посадили в первый же
эшелон вместе с курсантами. Прибыв в Симоносэки, мы присоединились к юношам
из районов Кюсю, Сикоку, Тюгоку, Канто и Кансай в ожидании рейсового
парохода в Корею.
В Корейском проливе на море и в воздухе господствовал противник, и
целых два дня прошли в напрасном [11] ожидании парохода. Тогда Накано и
другой вербовщик - Оцуно - наняли рыболовное суденышко, на котором мы (нас
было человек тридцать) глубокой ночью переправились в Хаката.
Настроение у всех стало падать. Мы начинали сознавать, что нас окружает
какая-то тайна, и потому избегали даже дружеских бесед. Хотя теперь нас и
связывала одна судьба, настоящей близости между нами не возникало.
На севере Кюсю как раз в это время цвели вишни. Но нам, с большим
беспокойством ожидавшим судна, было не до них.
Наконец утром 31 марта на горизонте появились два белых парохода. В
Хакате не было причала, и мы небольшими группами добирались до судов на
шлюпках и взбирались на палубу по штормтрапу.
Однако мы не сразу вышли в море и снова чего-то ждали. Все с непривычки
чувствовали себя в новой обстановке очень стесненно.
Нам не разрешалось ни открывать иллюминаторы, ни выходить на палубу.
Так мы просидели взаперти до утра следующего дня. Мы изнывали от скуки и
беспокойства, а к тому же давал себя знать и голод. Каждый из нас получал
только по маленькой чашечке риса да вареную в сое соленую морскую капусту.
Мы так были голодны, что нам хотелось есть даже во сне. У меня в мешке
оставались рисовые лепешки, которые туда украдкой положила мать, но я,
конечно, не мог съесть их один, а поделился с теми, кто оказался рядом, и
прежде всего с Кусуно.
- Дай и мне одну! Ужасно хочется есть, - раздался голос за моей спиной.
Это попросил Хаясида, который наблюдал за нами, стоя в стороне. В его тоне
не было и намека на унижение. Мне понравился его открытый характер.
Вечером, когда я направился в умывальную, он пошел следом за мной и по
дороге сказал:
- Твоя лепешка очень вкусная.
Потом он застенчиво спросил:
- А ты любишь сладкое?
- Ага, очень, - ответил я, задержавшись на минуту в дверях. [12]
- Ну вот, как стемнеет... - загадочно проговорил Хаясида и отошел.
Вечером, когда я уже засыпал, Хаясида тихонько подошел ко мне и молча
сунул мне в рот кусочек виноградного сахару. Он засмеялся, когда я вздрогнул