"Уильям Хоффер, Бетти Махмуди. Только с дочерью " - читать интересную книгу автора

засохшей слюны. В доме я не видела ни носовых платков, ни салфеток. Вместо
них женщины пользовались чадрой - это я успела заметить. Вонь была
омерзительной.
"Человека в тюрбане" звали Ага Мараши. Его жена приходилась родной
сестрой Баба Хаджи. Кроме того, он был каким-то дальним родственником
Махмуди. Опираясь на трость ручной работы, он нетвердой походкой вошел в
гостиную, пригибаясь под собственным весом - никак не меньше трехсот фунтов.
Он медленно опустился на пол, постанывая от напряжения. Не в состоянии
скрестить ноги, он просто раскинул их в стороны и наклонился вперед. Живот
под черным одеянием свисал до полу. Зухра проворно поднесла ему поднос с
сигаретами для почетных гостей.
- Чаю мне, - резко приказал он, прикуривая одну сигарету от другой.
Он кашлял и шумно, с хрипом дышал, не утруждаясь прикрывать рот.
Чай был мгновенно подан. Ага Мараши зачерпнул полную ложку сахара,
всыпал его в свой эстакон, затянулся, прокашлялся и добавил вторую.
- Я буду твоим пациентом, - заявил он Махмуди. - Мне надо лечиться от
диабета.
Я все никак не могла определить, что было отвратительнее - заскорузлая
от слюны чадра, под которой я тщательно скрывала лицо, или "человек в
тюрбане", ради которого меня обязали в нее замотаться.
Я, старательно сдерживая рвотные позывы, должна была высидеть до конца.
Как только гости ушли, я сдернула с себя чадру и сказала Махмуди, сколь
мерзкой была исходившая от нее вонь.
- Женщины в нее сморкались.
- Это неправда. Не выдумывай.
- На, убедись сам.
Только осмотрев покрывало, он понял, что я не преувеличиваю. Интересно,
что это творится с Махмуди? - недоумевала я. Неужели он так простодушен,
что, погрузившись в мир детства, не замечает очевидных вещей?
В течение первых нескольких дней мы с Махтаб проводили время главным
образом в спальне, выходя оттуда лишь для того, чтобы встретить новых
гостей. По крайней мере у себя в комнате мы могли сидеть не на полу, а на
кровати. Махтаб играла с кроликом или со мной. Нам было скучно, жарко и
тоскливо.
Ежедневно во второй половине дня по иранскому телевидению передают
выпуски последних известий на английском языке. Когда Махмуди сказал мне об
этом, я с нетерпением стала ждать этих передач - не столько ради информации
как таковой, сколько ради того, чтобы послушать родной язык. Передачи
начинались около 16.30 и продолжались пятнадцать-двадцать минут. Это
зависело от ведущего.
Первый блок новостей был неизменно посвящен войне с Ираком. Каждый день
торжественно сообщалось о числе понесенных Ираком потерь, однако о потерях
иранцев не говорилось ни слова. Всякий раз в выпуск вставлялись кадры
кинохроники - одержимые юноши и девушки отправляются на священную войну
(юноши - сражаться, девушки - готовить еду и выпекать хлеб, что вообще-то
считалось мужским делом), засим следовал патриотический призыв добровольно
вступать в армию. После этого шел пятиминутный блок новостей о Ливане,
поскольку ливанские шииты - мощное крыло исламистов - пользуются поддержкой
Ирана и страстно преданы аятолле Хомейни; выпуск завершала трехминутная
сводка новостей из-за рубежа, во время которой Америку обязательно поливали