"Уильям Хоффер, Бетти Махмуди. Только с дочерью " - читать интересную книгу автора

собой большой кусок материи в форме полукруга, который закрывает плечи, лоб
и подбородок, оставляется лишь небольшое "окошко" для глаз, носа и рта.
Похоже на одеяние средневековых монахинь. Наиболее благочестивые иранки
оставляют открытым только один глаз. Женщины сновали по залу, волоча по
нескольку сумок и чемоданов в одной руке, так как другой должны были
придерживать чадру. Длинные черные полотнища, свисающие на грудь, мотались
во все стороны. Больше всего меня изумило то, что именно чадру носить
необязательно. Существуют и другие виды одежды, соответствующие жестким
требованиям, предъявляемым к женскому туалету, однако, невзирая на
немыслимую жару, мусульманки предпочитали это тяжелое покрывало. Какой же
властью над ними обладают их общество и религия, размышляла я.
Через полчаса мы протиснулись к стойке паспортного контроля, где
угрюмый клерк, осмотрев единственный иранский паспорт, удостоверяющий
личности всех троих, поставил штамп и жестом велел проходить. Мы поднялись
по лестнице - Махмуди впереди, мы с Махтаб за ним - и, завернув за угол,
очутились в зале получения багажа, тоже битком набитом пассажирами.
- Мам, я хочу в туалет, - повторила Махтаб, переминаясь с ноги на ногу.
Махмуди спросил на фарси у укутанной в чадру женщины, где здесь туалет.
Указав в дальний конец зала, она заспешила прочь. Оставив Махмуди дожидаться
багажа, мы с Махтаб отыскали нужную дверь, но, подойдя к ней, остановились в
нерешительности - оттуда исходило чудовищное зловоние. Сделав над собой
усилие, мы вошли. Единственное, что нам удалось разглядеть в полутемном
помещении, так это дыру в цементном полу, обрамленную плоской фаянсовой
окружностью. Весь пол был загажен и кишел мухами.
- Тут плохо пахнет! - закричала Махтаб и потащила меня обратно.
Мы бегом вернулись к Махмуди.
Махтаб хоть и страдала, но не изъявляла желания поискать другой
общественный туалет. Она предпочитала потерпеть, пока мы не доберемся до
дома ее тетки, сестры Махмуди, о которой он отзывался с трепетом. Сара
Махмуди Годжи была главой семейства, и все обращались к ней Амех Бозорг
("Досточтимая тетушка"), что было проявлением глубокого уважения. В доме
Амех Бозорг все встанет на свои места, решила я.
Махтаб валилась с ног от усталости, но присесть было негде, и мы
разложили детскую коляску, которую привезли в подарок новорожденному
родственнику Махмуди. Махтаб с облегчением в ней устроилась.
Стоя в ожидании багажа, которого все не было, мы вдруг услышали
пронзительный крик, явно обращенный к нам: "Дабиджан! Дабиджан!" На фарси
это означает "дорогой дядя".
Обернувшись, Махмуди громко и радостно приветствовал бегущего к нам
человека. Мужчины крепко обнялись, и я увидела, что Махмуди плачет, - в этот
момент я устыдилась своего нежелания ехать в Иран. Ведь здесь его семья. Его
корни. Разумеется, он хотел, да и должен был увидеть своих близких. Пусть он
наслаждается их обществом в течение этих двух недель, а затем мы вернемся
домой.
- Это Зия, - сказал Махмуди.
Зия Хаким тепло пожал мне руку. Он принадлежал к многочисленным мужским
родственникам моложе Махмуди, которых тот называл попросту "племянниками".
Сестра Зии, Малук, была замужем за Мустафой, третьим сыном досточтимой
старшей сестры Махмуди. Их матери были родными сестрами, а отцы - родными
братьями, впрочем, я так до конца и не уяснила, в каком родстве они