"Виктория Холт. Кирклендские услады " - читать интересную книгу автора

осталось странное чувство, будто больше я ее никогда не видела и никто
больше не прижимал меня к груди. А я-то сопротивлялась, когда это делала
мать!
Чем же объясняется печаль отца? Неужели после стольких лет он все еще
видит во сне мою умершую мать? Может быть, что-то во, мне напомнило ему о
ней? Это вполне естественно, и, наверное, так оно и есть. Наверное, мое
возвращение домой всколыхнуло в нем воспоминания о прошлом, разбередило
старые печали, которые лучше всего забыть.


***

Как тянулись дни, как тихо было у нас в доме! В нем жили старые люди,
люди, чья жизнь принадлежала прошлому. Я чувствовала, как во мне закипает
прежнее бунтарство. Я не имела с этим домом ничего общего.
С отцом я встречалась за столом. Поев, он сразу уходил к себе в
кабинет писать книгу, конца которой не предвиделось. Фанни сновала по дому,
отдавая распоряжения. Она была женщиной немногословной и предпочитала
обходиться жестами и взглядами. Стоило ей надуть губы и прищелкнуть
языком - этого оказывалось достаточно. Слуги ее боялись. В ее власти было
рассчитать любого из них. Я знала, что она их стращает. Все они уже
достигли преклонного возраста, и Фанни тыкала им в нос, мол, если она их
выгонит, охотников нанимать таких старух найдется немного.
На мебели не было ни пылинки, кухня дважды в неделю наполнялась
ароматом свежеиспеченного хлеба, домашнее хозяйство велось без сучка без
задоринки, а я мечтала о полном беспорядке. Я скучала по школе. По
сравнению с отцовским домом жизнь там представлялась теперь вереницей
увлекательных приключений. В памяти моей возникала комната, которую я
делила с Дилис Хестон-Браун, двор, откуда всегда доносился гомон девичьих
голосов. Я снова слышала раздававшийся в строго положенное время звон
колокола, приобщавший нас к распорядку жизни в этом веселом мирке,
вспоминала, как мы обменивались шутками, секретами, какие комедии и драмы
разыгрывались в школьных стенах, и та ушедшая пора казалась мне теперь
пленительно беззаботной.
За четыре года, проведенные в Дижоне, я несколько раз ездила на
праздники к тем, кто сочувственно относился к моему одиночеству. Как-то с
Дилис и ее семьей я побывала в Женеве, в другой раз - в Каинах. Но
запомнилась мне не красота озера и не самое синее из морей, над которым
вздымаются Альпы, а теплота тесных семейных уз. Дилис она казалась
совершенно естественной, а у меня вызывала зависть.
Вспоминая эти поездки, я понимала, что чувство одиночества возникало у
меня лишь иногда; большую часть времени я скакала верхом, ходила на
прогулки, купалась, играла с Дилис и ее сестрой так, словно была членом их
семьи.
А однажды на праздники, когда все ученицы разъехались по домам, меня
взяла с собой на неделю в Париж наша учительница. Эта поездка ничем не
походила на каникулы с беззаботной Дилис и ее дружной семьей, потому что
мадемуазель Дюпон считала, что нельзя пренебрегать моим образованием.
Сейчас я не могу без смеха вспоминать ту праздничную неделю, когда мне едва
удавалось перевести дух: мы часами не вылезали из Лувра, где я знакомилась