"Виктория Холт. Кирклендские услады " - читать интересную книгу автора

с работами старых мастеров, а потом, как на урок истории, ездили в Версаль.
Мадемуазель Дюпон решила, что ни одна минута не должна пропасть даром. Но
главным, что врезалось в мою память и осталось самым острым впечатлением от
поездки в Париж, были ее слова - те, что она сказала обо мне своей матери:
"Бедняжка, ее оставили на каникулы в школе, ей некуда деваться".
Когда я это услышала, мне стало грустно до слез, и я, как никогда,
ощутила свое отчаянное одиночество. Никому я не нужна! Матери нет, а отец
не зовет меня домой даже на каникулы! Но, будучи ребенком, я быстро
отвлеклась, и очарование Латинского квартала, прелесть Елисейских Полей и
витрины на Рю де ла Пэ заставили меня забыть о грустных мыслях.
Ностальгические воспоминания о школьных днях пробудило письмо от
Дилис. Ей-то жизнь улыбалась - скоро должен был начаться лондонский сезон!
"Дорогая Кэтрин! У меня ни минуты свободной. Давно собиралась тебе
написать, но все время что-нибудь мешает. Такое впечатление, будто я не
выхожу от портнихи и вечно что-то примеряю. Видела бы ты эти наряды! Мадам
пришла бы в ужас. Но мама твердо решила, что на меня должны обратить
внимание. Она составляет длинные списки тех, кого пригласит на мой первый
бал. Уже сейчас, представь себе! Ах, как бы мне хотелось, чтобы ты была
здесь! Непременно напиши, что у тебя нового..."
Я представила себе Дилис и ее семью в их особняке в Найтсбридже. Рядом
парк, а за домом конюшни. Как не похожа ее жизнь на мою! Я попыталась
ответить, но писать было не о чем, все получалось скучно и печально. Как
объяснить Дилис, что значит не иметь матери, которая строила бы планы о
будущем дочки, и каково это, когда отец так погружен в собственные дела,
что даже не замечает, дома я или нет? Так что письмо Дилис осталось без
ответа.
Шло время, и мне все труднее было усидеть дома. Я много бывала на
воздухе и каждый день ездила верхом. Фанни только криво ухмылялась, глядя
на мой костюм для верховой езды - последний крик парижской моды,
приобретенный благодаря щедрости дяди Дика, - но я не обращала на ее
ухмылки никакого внимания. Однажды Фанни объявила мне:
- Сегодня ваш отец уедет.
Ее лицо при этом сделалось совершенно бесстрастным, по нему ничего
нельзя было прочесть. Я знала, что она нарочно напускает на себя такой вид.
Трудно было понять, осуждает она отца за то, что он куда-то отлучается, или
нет, я знала только одно: Фанни что-то от меня скрывает, что-то, чего мне
знать не положено. И тут же я вспомнила, что отец и раньше часто уезжал и
оставался где-то ночевать, а когда возвращался, мы все равно его не видели.
Он запирался у себя в комнате, и ему носили туда подносы с едой. Из
затворничества он выходил еще более угрюмым и молчаливым, чем обычно.
- А-а, помню, - ответила я. - Значит, он продолжает куда-то уезжать?
- Как же, раз в месяц, - сказала Фанни, - непременно.
- Фанни, - серьезно спросила я, - а куда он ездит?
Фанни пожала плечами, давая понять, что это не касается ни ее, ни
меня, но, по-моему, она знала куда.
Весь день я думала об отце и терялась в догадках. И вдруг меня
осенило. Отец еще не стар. Я точно не знала, сколько ему лет... наверное,
лет сорок. Женщины, должно быть, интересовали его, хотя он больше не
женился. Я считала, что хорошо разбираюсь в жизненных вопросах, ведь в
школе мы много рассуждали обо всем на свете - я и мои подруги, которые в