"Э.У.Хорнунг. Фаустина" - читать интересную книгу автора

давало доход. Он обычно приезжал из Неаполя на уикэнд - в баркасе, если море
было не слишком бурным для него, - и не всегда один. Даже фамилия у него
звучала неприятно - Корбуччи. Должен добавить, что он был графом, но в
Неаполе графов хоть пруд пруди.
Он немного знал английский и иногда любил щегольнуть им передо мной,
чего я терпеть не мог. Если уж мне не удалось скрыть свою национальность,
афишировать ее я не собирался. У него было много знакомых среди англичан.
Когда он слышал, что я в ноябре еще купаюсь, а вода в заливе еще тепла, как
парное молоко, он качал седой головой и говорил по-английски: "Ты отчаянный
человек, очень отчаянный" - и весьма этим гордился перед своими итальянцами.
Черт возьми, а ведь он совершенно случайно подобрал самое подходящее слово,
и я это ему в конце концов доказал!
Ах это купание, Кролик, ничего лучшего я не знал за всю мою жизнь! Я
только что сказал, что вода была как парное молоко, но и как вино тоже. Про
себя я называл ее лазурным шампанским, мне даже жаль было, что некому
похвалиться таким удачным названием. С другой стороны, могу тебя заверить,
что я не очень-то скучал там. Хоть мне часто и хотелось, чтобы со мной рядом
был ты, старина, особенно когда я вот так плавал в одиночестве. Я думал об
этом по утрам, когда залив, казалось, был весь покрыт лепестками роз, и
поздно вечером, когда тело в воде начинало фосфоресцировать! Да, прекрасное
было время, настоящий рай для того, кому приходится скрываться, Эдем, да и
только, пока... Бедная моя Ева!
При этих словах Раффлс тяжело вздохнул и замолчал, по его глазам было
видно, как тяжело ему справиться с переживаниями. Я сознательно написал это
слово. Мне кажется, я еще никогда не употреблял его, описывая Раффлса,
потому что не помню ни одного случая, когда он настолько не мог скрыть свои
переживания. Но вот он справился с собой, и теперь его голос звучал не
только спокойно, но даже холодно, и эта попытка спрятаться за бесстрастным
тоном была единственным случаем сомнения в своих силах современного
вероломного Энея, которое не мог не отметить его верный Ахат.
- Я ее называл Евой, - сказал он. - На самом деле девушку звали
Фаустина, она была из большой семьи, которая ютилась в лачуге по соседству с
виноградником. Афродита, выходящая из пены морской, не была так хороша и
прекрасна, как Афродита из этой лачуги!
Я никогда не видел и никогда уже больше не увижу такого прекрасного
лица. Черты его были само совершенство, загорелая кожа тончайшего оттенка
старинного золота, великолепные волосы, не черные, но почти черные, и такие
глаза и зубы, что они одни уже делали это лицо прекрасным. Уверяю тебя,
Кролик, весь Лондон был бы от нее без ума! Не думаю, что где-нибудь в мире
есть еще одна такая же красавица. И вся эта красота пропадала в такой глуши!
Нет, я не мог этого допустить. Я был готов жениться на ней и жить с ней
вместе счастливо в такой же лачуге, как и ее родители, до конца своих дней.
Только смотреть на нее - и только смотреть! - ради этого одного я мог бы там
остаться, и даже ты считал бы, что меня давно нет в живых! Я не хочу, чтобы
ты думал, что бедная Фаустина была единственной женщиной, к которой я питал
какие-то чувства. Я вообще не верю во всех этих "единственных", тем не
менее, поверь мне, она была единственной, кто полностью отвечал моему
представлению о красоте, и я, честное слово, верю, что мог бы послать ко
всем чертям весь этот мир и быть преданным Фаустине за одно только это.
Мы виделись иногда в храме, о котором я тебе уже говорил, иногда на