"Э.У.Хорнунг. Фаустина" - читать интересную книгу автора

винограднике, иногда совершенно случайно, иногда намеренно, ну а готовым
пристанищем для наших встреч, романтичным настолько, насколько вообще это
можно вообразить, была пещера, где оканчивалась лестница. И тут нас манило
море - мое лазурное шампанское, - сверкающая синь, к тому же и шлюпка была
под рукой. Ах эти ночи! Я так и не знаю, какие мне нравились больше: залитые
лунным светом, когда все видно на многие мили вокруг, а весла опускаются в
жидкое серебро, или темные, когда светятся только факелы рыбаков. Мы были
счастливы. Я могу в этом поклясться. Никакие тревоги не омрачали нашу жизнь.
Никто не интересовался моими делами, и семья Фаустины, казалось, не
беспокоилась о ней. Граф пять ночей из семи проводил в Неаполе, а те две,
что он был здесь, мы с ней коротали порознь, вздыхая друг о друге.
Сначала все было так, как описано в Библии: рай и Ева. Это место уже
когда-то было раем на земле, теперь оно стало им еще раз. Так продолжалось
какое-то время. Но вдруг однажды ночью Фаустина внезапно разрыдалась и, пока
шлюпка тихо скользила куда глаза глядят, со слезами поведала мне свою
историю, которая, конечно, оказалась древней как мир.
Она была помолвлена! Что, я разве никогда не слышал об этом? Я что,
хочу опрокинуть шлюпку? Но что такое ее помолвка по сравнению с нашей
любовью? "Niente, niente"[2], - ворковала Фаустина, вздыхая и улыбаясь
сквозь слезы. Однако все было не так просто. Суженый угрожал ей, угрожал
убить ее, вонзить нож в сердце, и, конечно, так и сделает, достаточно
взглянуть на нее, уж я-то в этом не сомневался. Я не сомневался, потому что
хорошо знал неаполитанцев, я ведь понятия не имел, с кем именно она была
помолвлена. Мне и не нужно было это знать, для меня его угроза была
серьезнее, чем сам факт помолвки, хотя в тот момент я стал смеяться и над
тем, и над другим. Как будто я позволю ей выйти замуж за кого-то другого!
Как будто кто-нибудь, пока я жив, посмеет коснуться хоть волоса на ее
голове! Да я сейчас же, в эту же ночь увезу ее на край света и больше
никогда ни сам не увижу этого виноградника, ни ей не позволю. Но в тот
момент у нас с ней не было ни лиры, да и на нас самих почти ничего не было,
даже обуви. Ну, а кроме того, должен же я был узнать имя того, кто угрожает
женщине, и какой женщине!
Довольно долго с очаровательным упрямством она отказывалась назвать
имя, но я тоже был упрям, так что в конце концов она поставила условие. Я не
должен вмешиваться и попадать в тюрьму из-за того, что всадил в него нож, -
он этого не стоит, - и я пообещал, что не буду всаживать ему нож в спину.
Фаустина, казалось, была вполне удовлетворена, правда, и немного озадачена,
так как сама, как и все в этих местах, питала глубокое уважение к холодному
оружию. Но в следующую минуту, когда она, повесив голову, прошептала: "Это
Стефано", у меня перехватило дух. Бедняжка! Стефано - самая настоящая тварь,
какие только есть на земле!
Кролик, это был жалкий подлый недоросток - противный, подобострастный,
грубый, уступавший в своей звериной хитрости и лицемерии только своему
хозяину. Мне оказалось достаточным раз взглянуть на его лицо, чтобы понять
все это. Он был доверенным слугой Корбуччи; разве этого мало, чтобы
порядочный человек презирал его?! По субботам он появлялся с закупками
пораньше, чтобы все подготовить к приезду хозяина и его нынешней хозяйки, а
затем оставался до понедельника, чтобы убраться и запереть дом. Стефано!
Этот червяк! Я прекрасно понимал, что такой, как он, вполне мог угрожать
женщине ножом; чего я не мог понять, так это как женщина вообще могла его