"Роберт Говард. Нехт Самеркенд" - читать интересную книгу автора

Солнце медленно скрывалось за горизонтом на западе. Эрнандо шел
навстречу этому зловещему красному глазу, чувствуя себя пигмеем на
бескрайней мрачной равнине, словно смеющейся над ним. Де Гузман шел вперед.
Солнце нависло над краем пустыни, прежде чем скрыться из виду и
осветить последним розовым сиянием весь горизонт. С наступлением заката небо
словно стало шире и глубже. На востоке серый вулканический цвет бледнел,
уподобляясь блеску стальных толедских мечей.
Де Гузман остановился и бросил на землю запальный фитиль. Тот с шумом
ударился о твердую почву, не оставив никакого отпечатка. Оглянувшись назад,
Эрнандо не увидел на короткой упругой траве собственных следов. Они исчезли.
Наверное, он превратился в призрак, бесцельно блуждающий по спящей,
равнодушной земле. Равнины не подвластны человеческим усилиям. Человек не
оставляет на них никаких следов: он идет, борется и умирает, проклиная
предавших его богов, но равнины хранят свои тайны, и следов пройденного пути
на них остается не больше, чем на поверхности моря.
- Золото, - пробормотал де Гузман и разразился сардоническим смехом.
С тех пор как погиб его конь, он успел пройти долгий путь. Если он не
ошибся в выборе направления, то недалеко уже лагерь, и должны слышаться
крики людей. Но он ничего не слышал. Он погиб. Неизвестно, в каком
направлении двигаться дальше. Равнина хранила молчание. Его кости,
пропитанные пшеницей, маслом и ветрами Старой Испании, истлеют в бескрайней
пустыне вместе с костями чирикагуа, коня, койота и гремучей змеи.
"Я погиб".
Эта мысль не вызвала в нем благоговейного или сентиментального ужаса.
Испания далеко. Земля Коканьи, словно покрытая дымкой мечты и золотистым
блеском юных грез, была сейчас не более реальна, чем призрачный континент,
потерявшийся в непроглядном тумане.
- Испанская кровь ничем не лучше какой-либо другой, - пробормотал он.
Да, кровь есть кровь, а он на своем веку видел океаны пролитой крови:
испанской, английской, крови гугенотов, инков и ацтеков, королевской крови и
пурпурной крови монтесум, стекающей по парапетам Теночтитлана, крови, реками
текущей на площадях Кайамарки, под скользящими ногами обреченного
Атагуальпы.
Но все существо де Гузмана кипело жаждой жизни, которая не имела ничего
общего с разумом.
Де Гузман распознал этот слепой инстинкт и подчинился ему. Он многих
лишил жизни, но свою страстно желал сохранить, хотя не имел никаких иллюзий
насчет ценности своего существования. Он, как и все, знал себя насквозь и
сейчас, облизывая губы, говорил себе: "Игра не стоит свеч. Мы, люди, находим
рациональные объяснения слепому инстинкту самосохранения и строим легкие
воздушные замки, чтобы знать, почему лучше жить, чем умереть в то время, как
наш хваленый - но игнорируемый! - разум в каждой своей фазе отрицает жизнь!
Но как же мы, цивилизованные люди, ненавидим наши "животные" инстинкты, как
же мы их боимся! Точно так же, как мы ненавидим и боимся любого проявления
вскормивших нас, непредсказуемых, бьющих ключом первобытных источников".
Он знал: собаки, обезьяны и даже слоны подчиняются инстинктам и живут
только потому, что ими управляет инстинкт. Де Гузман придерживался однажды
принятого решения: стремление человека к жизни не менее нелепо и
беспричинно. Но, с отвращением думая о своем сходстве с существами, имеющими
несчастье не быть созданными по образу и подобию Божества, он лелеял свою