"Роберт Говард. От любви к Барбаре Аллен ("Черный Канаан")" - читать интересную книгу автора

лесом. Из-за людских спин и крупов лошадей я не мог рассмотреть, что лежало
впереди. Занимался серый рассвет, было зябко, и я поежился.
- Скоро взойдет солнце, - проговорил, растягивая слова, один из
всадников. - Да и бой, похоже, нас ждет жаркий. Тогда и согреемся. Думаю,
старина Бедфорд гнал нас всю ночь не для того, чтобы позабавиться. Говорят,
впереди через долину ползет караван фургонов.
Я никак не мог понять, что происходит. Когда-то все это уже было. Но
где, с кем и когда, вспомнить не удавалось. Я судорожно провел рукой по
лицу, а затем почему-то сунул руку во внутренний карман. Там оказался
старомодный снимок. С фотографии мне улыбалась незнакомая девушка
удивительной красоты, с нежными губами и дерзким взглядом. Я положил снимок
обратно в карман и ошалело помотал головой.
Впереди послышался рокот. Мы выезжали из теснины, и перед нами
раскинулась широкая долина, по которой двигалась цепочка неуклюжих, жутко
громыхающих фургонов. Их окружали всадники в синих мундирах. И они, и их
кони выглядели намного бодрее, чем мои спутники и наши скакуны. Все
происходило как во сне.
Помню, протрубил горн. Я увидел, как ехавший во главе нашей колонны
высокий, крепкий мужчина на могучем коне выхватил саблю и привстал в
стременах. Его голос прогремел, заглушая звук горна:
- Вперед! Гей, парни, гей!
И тут все заорали так, что я чуть не оглох. Мы подобно горному потоку
выкатились из ущелья в долину. Во мне словно жило два человека. Один мчался
вперед, кричал и размахивал окровавленной саблей, круша врагов. Другой
смотрел на все это, дивясь, недоумевая и пытаясь найти объяснение всему
происходящему. Во мне почему-то нарастало убеждение, что когда-то я все это
уже пережил и теперь повторяю пройденный путь.
Строй синих продержался несколько минут, а потом распался на куски под
нашей стремительной атакой, и мы преследовали их по всей долине. Бой
распался на множество отдельных схваток, и всадники в серых мундирах
выигрывали их одну за другой.
Мой изможденный конь споткнулся и упал, и я с трудом выбрался из-под
него. Оглушенный ударом, я не снял с него седло, а медленно побрел к группе
офицеров, которые собрались вокруг высокого всадника, возглавлявшего атаку.
Приблизившись, я услышал, как он говорит:
- Господа, похоже, мне перебили выстрелом одно из стремян!
Я улыбнулся непонятно чему и, посмотрев назад, столкнулся лицом к лицу
с человеком, которого наконец узнал. Я так и ахнул.
- Вот это да, дедуля! Ты снова молод! Ты моложе меня!
И в это мгновение я все понял. Стиснув кулаки, я замер в ожидании, не
в силах ни заговорить, ни пошевелиться. Потом что-то ударило меня в голову.
Ослепительно вспыхнул свет, и наступило полное забытье.


Милый Вильям умер от горя.
А я от печали умру...

Голос деда все еще звучал у меня в ушах, ослабленный расстоянием,
когда я, пошатываясь, поднялся на ноги, а потом прижал ладонь к глубокой
ссадине на голове, оставленной подковой гнедого. Меня мутило, и кружилась