"Роберт Говард. Викинги в боксерских перчатках ("Моряк Костиган")" - читать интересную книгу автора

Быстро собравшись с силами, противник охотно принял вызов, и мы
погрузились в вихрь прямых и боковых ударов, пока все вокруг нас не
закружилось словно карусель. Ни один из нас не расслышал удара гонга, и
секундантам пришлось растаскивать нас и разводить по углам.
- Стив. - Это Старик дернул меня за ногу, плача от благодарности. - Я
все видел! У этого старого хорька больше нет надо мной власти. Он не сможет
доказать, что я заключал это пари. Ты образованный человек и настоящий
джентльмен, в тебе есть врожденное благородство! Ты спас "Морячку"!
- Пусть это будет для тебя уроком! - сказал я, выплевывая кусочек
контракта вместе со сгустками крови. - Играть в азартные игры грешно. Билл,
у меня в кармане лежат часы. Возьми их и сделай ставку на то, что я уложу
этого скандинава за три раунда.
На шестой раунд я вылетел как тайфун. "Пускай после матча, когда Ярссен
все расскажет, меня побьет толпа, - думал я, - зато сейчас я отведу душу".
Наконец-то я встретил соперника, который не только хотел, но и был
способен противостоять мне и бился почти на равных. Хакон был гибок как
пантера и крепок как пружинная сталь. Он обыгрывал меня в скорости и почти
не уступал мне в силе удара. Мы бились в центре ринга, отдавая схватке все
силы.
Сквозь багровый туман я видел, что глаза Хакона горят неземным огнем. В
нем пробудилось неистовство его предков, викингов, а меня охватило безумие
битвы, свойственное ирландским воинам, - мы бросались друг на друга как
тигры.
Лихорадочно мелькали перчатки, звук мощных ударов по корпусу был слышен
даже в дальних уголках зала, а от сильных ударов в голову брызги крови
разлетались по всему рингу. За каждым ударом чувствовалась мощь динамита и
жажда крови! Это было испытание на выносливость. С ударом гонга нас пришлось
силой разнимать и растаскивать по углам, но в следующем раунде мы продолжили
схватку в том же духе, будто нас и не прерывали. Мы осыпали друг друга
шквалом молниеносных ударов, то поскальзываясь на собственной крови, то
падая на пол от мощнейших ударов противника.
Публика безумствовала, издавая лишь нечленораздельные крики. Наш рефери
был удивлен и сбит с толку. Он вел отсчет то по-датски, то по-шведски, то
по-норвежски, сбиваясь с одного языка на другой. И вот, когда в очередной
раз я оказался на полу, Хакон, тяжело дыша, покачивался, держась за канаты,
а Ярссен в недоумении стал отсчитывать мне секунды. Сквозь наплывающий
дурман я узнал язык. Судья считал по-испански!
- Ты никакой не норвежец! - выдавил я, уставившись на него мутным
взглядом.
- Четыре! - выкрикнул он, переходя на английский. - Я такой же
норвежец, как ты швед! Пять!
Человеку надо что-то есть. Шесть! Я бы не получил эту работу - семь! -
если бы не прикинулся норвежцем. Восемь! Я - Джон Джоунз, водевильный суфлер
из Сан-Франциско. Девять! Не выдавай меня, и я тоже тебя не выдам.
Прозвучал гонг, и помощники развели нас по углам. Я взглянул на Хакона.
Сам я был здорово разукрашен: рана на ухе, разбитые губы, глаза наполовину
заплыли, нос сломан, но для меня это обычное дело. У Хакона, за исключением
подбитого глаза и нескольких ссадин, лицо оставалось почти нетронутым, зато
его тело напоминало хорошую отбивную. Я сделал глубокий вдох и улыбнулся
по-змеиному. Оставив мысли о Старике и липовом норвежце-судье, я мог