"Анатолий Хулин. Дедлайн (фрагмент романа)" - читать интересную книгу автора

никак не мог отогнать раздумья о способах борьбы за политическую свободу
Тибета. Никакая это не медитация - под магнитофон. Хотя дочке очень нравится
- не то, что даже с детства, а прямо с пресловутого перинатального периода.
Когда я еще был уверен, что она - мальчик. Потому что УЗИ Верке делали, но
пол ребенка не сказали - так уж мы с ней их попросили, не сговариваясь.
Мысли то у нас - синхронные.
Легко быть любвеобильным к самому себе - но когда никуда больше не
денешься, тут и разверстывается самоотреченность, тут-то и встречаешь Ее -
самую, что ни на есть. Вечером того дня, когда я познакомился с прибывшей
поездом из Симферополя юной первокурсницей-психиатричкой, Майкл Рожков выжал
газ секундой раньше, чем эта Верка приготовилась сесть в машину и ехать
вместе с нами двумя за анашой в некое северное Бутово. От нее еще пахло
морем - вагон, видать, был фирменный. Мы познакомились на Курском вокзале -
я вез своему покинутому ребенку аллигатора, а также и часть каких-то
гонораров бывшей жене - когда мы с еще не моей женщиной столкнулись лбами у
столика с порнографическими фильмами. "У нас в Крыму одна эротика," -
сказала Верка, очень приятно улыбнувшись этому обаятельному андеграундному
парню в рыжей затертой кожаной куртке, синих шортах и желтых кедах. Да. и с
большой с серебряной сережкой в ухе. То есть - со мной. Я же, вспомнив
старика Шоу, поинтересовался акцентом и генотипом - вроде
греческо-крымско-татарский, безошибочно - в общем, заобщался со всей
свойственной мне душевностью, благородно, по-рыцарски без ограничений. Как
будто в последний раз. Потом я продемонстрировал аллигатора, рассказал про
ребенка и мы пошли погулять и выпить пива. И когда Майкл Рожков выжал газ
секундной раньше - Верка ударилась правой надбровной дугой где-то об железку
машины - в результате чего у нее появился такой же шрам, как у меня.
Абсолютно такой же. С тех пор мы почти неразлучны - если бывает, то совсем
на чуть-чуть, пара-тройка месяцев, по обстоятельствам нашей жизни, легкой
духовно и средней материально. Сила и молодость - вот, что значительно выше
среднего. Почти до неба.
Так что, сам браток, если жалуешься на судьбу - это не судьба, а так,
какое-то жалкое замешательство перед смертью. Если реально хочешь чему-то
помешать - так оно и будет, но в зависимости от твоей реальности, и здравый
смысл тут - не большее заклинание, чем невольно вырвавшееся радостное
ругательство в оценке той фразы из свежекупленной книги старика Юнга, вполне
истинные слова которой только вчера самостоятельно сформулировал и записал в
собственный ежедневник. Надо ли было? Что за судьба? Любовь - вот это дело!
А мысли - так, инсталляция. Высшая бестелесная суть повторения. Как у
Кьеркегора - только не без секса, увольте. Хотя - кто его знает? В общем,
самое главное - погрузиться как можно глубже. Неважно - в женщину, или в
роман. В неразделимую единственную ясность. И дети обязательно появятся. И
маленькие, и большие. Похоже, я один и переделываю сейчас эту реальность.
Естественно, вместе с Буддой - который я без всяких "я". Который пока еще не
всех достал. Что без жестких взглядов. Эх, хорошо быть! Эх, хорошо быть
писателем! Что ни делай - все медитация. Как ни медитируй - все равно, пока
не напишешь, не умрешь.
Представляю, как вваливаюсь в наш буддийский центр на Цветном бульваре
- радужный, окрыленный, сумасшедший. Кричу с порога:
- Просветлился я! Накрыло! Улетаю! Обещаю вернуться!
А продвинутые мне и отвечают: