"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

что пана Коротека взяли на Окоповую, так как кто-то донес, что тот слушает
Лондон. И пан Коротек вернулся, но только через три недели, с глазом как
сочная слива, а когда наступил судный день очередной зарплаты, он стал
посреди двора и снял рубаху, показывая каждому, кто хотел, свою спину,
которая выглядела как полосатая зебра желто-красного цвета. Он выкрикивал
страшные проклятия своей судьбе и оплакивал весь мир, которым правят курвы,
воры и подлецы. Я стоял в воротах и видел, как женщины предусмотрительно
закрывают окна, чтобы не слышать ужасных выражений, а пан Коротек, пока жена
не сбежала вниз и не уволокла его домой, воздевал руки к небу и угрожал
Господу Богу за то, что тот с высоты смотрит на все это и ничего не
предпринимает, а только сидит в своем кабинете, сложив руки, словно он
какой-нибудь директор, а не рабочий. И когда Петр исчез за дверями кабинета
и мы с Шимеком слушали ленивое тиканье часов, я испугался, вспомнив о той
спине и Окоповой улице, так как подумал, что ни самое страшное "вытягивание
хобота", или "ощипывание гуся", или даже "согревание лапки" и никакие другие
пытки М-ского не сравнятся со спиной пана Коротека, фантастически
разноцветной и сплошь изборожденной, как ствол смолистой сосны.
На дворе все быстрее сгущались сумерки, когда директор вызвал сторожа в
кабинет и тот ушел, оставив дверь полуоткрытой. Шепотом я обратился к Шимеку
с предложением изменить показания: чем мы, в конце концов, навредим Вайзеру
или Эльке, если расскажем, что случилось над Стрижей на следующий день после
взрыва в ложбине? Где-нибудь поблизости все равно их не найдут, это уж
точно, а если найдут где-то в другом месте - тем более мы им не навредим. Но
Шимек не согласился. Всегда, всю школу он твердо стоял на своем, а на
допросах решил держаться еще тверже. Стиснул зубы, я видел это четко, и
отрицательно помотал головой. Так же он отвечал, когда я навестил его в
далеком городе и выспрашивал о тех каникулах, когда в заливе образовался
"рыбный суп" и Вайзер с Элькой вместе ходили на аэродром. Он не желал
возвращаться к школьным годам и ничем не хотел мне помочь, не помнил или не
хотел помнить серое облачко из золотой кадильницы ксендза Дудака, а по
поводу Вайзера проронил несколько банальных, плоских фраз. То была его
новая, взрослая твердость, против которой, впрочем, я ничего не имею, так
как Шимек единственный из нас добился чего-то в жизни. Тем временем сторож
вышел из кабинета с фаянсовым кофейником в руках и велел мне сбегать в
туалет за водой. Я шел пустым коридором и думал, что нет ничего печальней
опустевшего школьного коридора, ведущего неизвестно куда,
меланхолически-пустого и словно совсем не того, в котором несколько часов
назад галдели сотни мальцов и старшеклассников. Я жалел, что у меня нет яда
молниеносного действия. Но я наплевал в кофейник, видя перед собой
вылупленные глаза М-ского, и белую пену размешал пальцем, чтобы она
растворилась. Когда я вернулся в канцелярию, Шимек был уже в кабинете, а
Петр сидел на складном стуле, как и раньше, слева от меня. Сторож принес из
сторожки кипятильник и начал греть воду тут же, чтобы не выпускать нас из
виду. Вода лениво урчала, тихо тикали часы, сделалось сонно и тепло.

На следующий день у нас была договоренность с Вайзером встретиться у
главных ворот оливского зоопарка. Было ли это запланировано или произошло
из-за того, что рассвирепевшая Элька едва не вспахала физиономию Шимека
ногтями? Ни в чем у меня нет уверенности. Впрочем - разве можно сказать:
"договоренность"? Он попросту эту встречу нам назначил, как суверен