"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

счастья и мачеху для своей дочки. Мы окружили Вайзера.
- Ну так что? - спросил Шимек. - Что ты нам теперь покажешь?
Вайзер провел нас к потайной лазейке, через которую мы вошли без
билетов, а потом провел вдоль вольеров, задерживаясь подольше там, где
хотел. Останавливаясь, он опирался на ограду, и мы не знали, зачем он так
долго разглядывает ленивую ламу или что он видит в тюленях, которые в такую
жару почти не высовывались из воды. У клеток с птицами ждала Элька; помню,
она уставилась на огромных аргентинских сипов. Их черные крылья в солнечных
лучах отливали синеватым блеском, головы медленно покачивались, будто птицы
дремали. Потом мы миновали террариум, но Вайзер туда не вошел, так что мы
двинулись за ним к клеткам с павианами и шимпанзе. Тут столпилось много
весело гомонящих людей. Обалдевший шимпанзе то и дело швырял в публику
горсть песка, и та не оставалась в долгу - люди свистели, топали и бросали
огрызки в сетку клетки. Шимпанзе время от времени задирал голову и скреб
шерсть на макушке, точно как М-ский, когда забывал что-то важное. Но то была
обезьянья хитрость - через минуту шимпанзе наклонял голову ниже пупка, сикал
себе в пасть, и внезапно узкая струя прыскала сквозь сжатые губы, как из
пожарного шланга, в стоящих поблизости людей. Каждый раз шимпанзе оказывался
хитрее своих противников, и зрителям из первых рядов приходилось вытирать
желтую вонючую пену с лица и с одежды. Забава нам очень понравилась, и мы
совсем забыли о Вайзере, который, однако, не смеялся над этим состязанием.
Наконец шимпанзе спрятался в глубине клетки, толпа разошлась, и мы выжидающе
смотрели на Вайзера, ведь если он хотел нам показать только это - как
предполагали некоторые, - то это просто липа и фигня. Но Вайзер, испытывая
наше терпение, постоял там еще с минуту, а потом направился к хищникам. Их
клетки даже сегодня, когда я это пишу, должно быть, источают особый, не
такой, как у других животных, запах, отличающийся от запаха обезьян, слона,
от запаха всех рогатых и безрогих, - таким он был тогда и таким я помню его
поныне - сладковатый, тошнотворный, поднимающийся узкими струйками в вязком
воздухе июля, отталкивающий запах заплесневелого логова африканских львов,
бенгальского тигра и черной пантеры, которая возлежала на высохшем голом
суку.
Вайзер остановился перед ней. Элька приложила палец к губам и жестом
велела нам отступить назад, чтобы ему не мешать. Вайзер неподвижно стоял к
нам спиной, стоял несколько долгих минут, пока от клетки не отошли другие
люди, и тогда мы увидели, что до сих пор дремавшая пантера - видно, было
время ее полуденной сиесты - медленно поднимает голову. Ее губы с длинными
иглами усов слегка приоткрылись, пантера словно икнула, но то было только
начало. Губы, подрагивая, раскрывались все больше, и из-под черного бархата
теперь показались два ряда белых острых зубов. Мы услышали первый неясный
звук, который сразу же перешел в глубокое глухое урчание. Пантера плавным,
мягким движением соскользнула на пол и, ощетинившись, приблизилась к
решетке, ее хвост незаметно дрогнул, после чего стал ритмично, как маятник
часов, все сильнее хлестать по лоснящимся бокам. Теперь зверь, касаясь
мордой железных прутьев, стоял напротив Вайзера, а то, что недавно было
урчанием, превратилось вдруг в гортанное бульканье, в котором бой походного
барабана смешивался с гулом бурного потока, а осенний ураган - с пасхальными
колоколами. Пантера неистовствовала у решетки, била лапой в цементный пол,
то опускала, то снова задирала морду и наконец поднялась на задние лапы,
передними упершись в прутья, и мы увидели, как она выпускает толстые кривые