"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

воскресения были, похоже, тогда хлебом насущным для чиновников отдела учета
населения, и Авраам Вайзер мог с успехом утверждать, что мальчик - его внук,
что зовут его Давид и он носит ту самую фамилию, что и дед, и даже то, что
он поляк по национальности, но это, может быть, лишь потому, что тот народ
перестал существовать вовсе. Попросту, когда Авраам Вайзер заполнял
формуляр, его народ исчез из Европы, и поэтому он записал или велел записать
мальчика поляком, ведь гражданство - вещь второстепенная в такую эпоху,
которую он пережил где-то на юго-востоке среди украинцев, немцев, русских,
поляков, евреев, армян и бог весть кого там еще, думал я, выходя из темного
здания управления, и увидел еще раз две горизонтальные черточки в учебной
ведомости Вайзера, две линии, прочерченные бледнеющими год от года
чернилами. И теперь, когда я это пишу, я их тоже вижу, хотя чернила, может
быть, выцвели совершенно и рубрика "отец, мать" выглядит так, будто там
никогда ничего не было написано.
Все, вместо того чтобы проясниться, еще больше усложнилось, но тогда, в
канцелярии, после звонка моего отца, пришедшего в ярость и обругавшего
директора и все школы на свете, я допускал, что неожиданная смерть пана
Вайзера, этот внезапный сердечный приступ - все это сотворил сам Вайзер.
Если он мог укротить дикого зверя, если делал на заброшенном кирпичном
заводе нечто такое, от чего волосы у нас вставали дыбом, о чем ниже я еще
напишу, - если Вайзер мог творить такое, то почему не мог бы он замедлить
вдруг ритм сердца своего деда? - думал я. Почему не мог бы освободить его от
швейной машинки, иголок, мела, лекал, подкладки и пуговиц, над которыми тот
корпел, сгорбившись, целыми днями, - почему бы он не мог это сделать, чтобы
уж никто ни о чем у старика не спрашивал? Вайзер убрал свидетеля, и сегодня
я должен признать, что, когда Петр погиб в семидесятом на улице, а Элька
уехала в Германию, я думал так же - что Вайзер просто убирает их отсюда
разными способами, поскольку отъезд Шимека в далекий город тоже был своего
рода устранением его за пределы чего-то, чего я понять не мог, но что для
Вайзера было определенно важно. А тогда, в канцелярии, я сильно испугался,
что все следствие - это испытание, которому подверг нас Вайзер, и если
что-то пойдет не так, то он попридержит ритм наших сердец так же, как
проделал это с сердцем своего деда. Тем временем в кабинете подозрительно
долго задерживали Шимека, а я вспоминал день, в который не пошел играть в
футбол на стадион у прусских казарм, благодаря чему Вайзер и Элька взяли
меня на прогулку, и оказалась она весьма необычной. Но все по порядку.
На следующий день после зоопарка утром мать послала меня в магазин
Пирсона за зеленью. Я любил туда ходить, в прохладном помещении пахло
овощами, ящики ломились от яблок, а к стеклянной витрине приковывали взор
штабеля леденцов и разноцветные мышки из крахмала по двадцать пять грошей за
штуку. Жена хозяина, обслуживающая покупателей за деревянным прилавком,
обладательница огромных, как глиняные горшки, грудей и очень веселого нрава,
живо передвигалась, подавая товар, груди ее летали под ситцевым платьем и
грязным фартуком, как пружинистые половинки арбуза. И если от покупок
оставался злотый лишку, можно было на него купить горсть леденцов или четыре
крахмальные мышки разного цвета либо выпить лимонаду из бутылки с фаянсовой
крышечкой на пружинке из толстой проволоки. Это и были те самые пузыри, как
называли их взрослые, я и поныне не знаю почему, ибо то были никакие не
пузыри, а всего лишь бутылки лимонада, и с открыванием бутылки, когда она
ставилась на бетонный пристенок у входа в магазин, связаны были определенные