"Павел Хюлле. Вайзер Давидек " - читать интересную книгу автора

огромную благодарность. Ведь это благодаря ему М-ский перестал меня мучить.
И когда сержант положил трубку, оказалось, что им надо посоветоваться, и
меня отослали обратно в канцелярию на складной стул, рейки которого ужасно
впивались в зад. И мы снова сидели втроем под присмотром сторожа, и я
смотрел на часы, и мне казалось, что медный кружок на конце маятника такого
же цвета, как кадило ксендза Дудака, из которого он выпускал клубы седого
дыма, когда мы пели "Да благословен будь святой хлеб вечной жизни".

Такие же часы с медным диском маятника я видел в Мангейме в квартире
Эльки, когда много лет спустя поехал в Германию, чтобы встретиться с ней.
Разумеется, я ей не сказал, какова цель моего путешествия. Услышав мой голос
в телефонной трубке, вернее услышав мою фамилию, она ответила не сразу.
Возможно, у нее перед глазами встали все письма, которые я посылал в Мангейм
и которые она бросала в корзину. Этого я не знаю, но молчала она добрую
минуту, после чего я услышал совершенно трезвый вопрос:
- А откуда ты звонишь?
- С вокзала, - закричал я в трубку. - С вокзала, и хотел бы с тобой
увидеться!
Она снова помолчала с минуту.
- Ну хорошо, я весь день дома, - ответила так, будто мы виделись только
вчера. - Знаешь, как доехать?
Конечно я знал, как доехать, все к этой встрече у меня было
приготовлено, все спланировано и предусмотрено до мелочей: вопросы, темы
разговора, фотография могилы Петра, - и все это коварно было направлено,
вернее, должно было быть направлено на особу Вайзера. Такси, в котором я
ехал по городу, вел усатый турок. Он лез с разговорами, почуяв, что я не
немец, но мыслями я был уже с Элькой и вспоминал сентябрьское утро семьдесят
пятого года, когда я провожал ее на морской вокзал в Гдыню, откуда она
отплывала в Гамбург.
- Элька, - спросил я в последний раз, - так ты правда не помнишь, что
тогда произошло? Правда не знаешь, как это все было? Ведь Вайзер вел тебя за
руку. Ты что-то скрываешь, все время скрывала. Скажи хотя бы сейчас, я тебя
очень прошу, скажи, раз уж ты уезжаешь навсегда, что именно случилось в тот
день над Стрижей? - И мой голос поднимался до крика, пока Элька подходила
все ближе к таможенному барьеру, и наконец она сказала:
- Не кричи, люди смотрят.
Это были ее последние слова, никаких "до свиданья", "держитесь" -
только: "не кричи, люди смотрят"! А потом не отвечала на мои письма, так же
как не желала разговаривать о Вайзере перед отъездом. Так что теперь, когда
я ехал на такси через центр Мангейма, я думал, что второй раз не сделаю
такой ошибки, и, когда машина остановилась у светофора, я уже знал, что
начну совершенно иначе и долго буду кружить, долго ждать подходящего
момента, чтобы наконец припереть ее к стенке, вынуждая к признаниям.
Эльке первые полтора года жилось здесь нелегко. Работала она прислугой
у тетки, дальней родственницы, отвратительно злобной старухи. Та называла
Эльку коммунисткой и попрекала на каждом шагу, но Элька стискивала зубы, так
как тетка была богата и должна была оставить ей немного денег. Когда
распечатали завещание, Эльке пришлось еще хуже - тетка не оставила ей ни
копейки. Она надрывалась в две смены, по утрам прибирала частные квартиры, а
вечерами мыла полы в ресторане, владельцем которого был теткин знакомый. И