"Висенте Ибаньес Бласко. Рассказы (Москва - 1911) " - читать интересную книгу автора

недавняго плача, внезапно наступившей старости.
Испанецъ смогъ, наконецъ, понять ея слова.
Но ужели она говоритъ правду? Разстаться! Зачмъ? Зачмъ? Онъ простиралъ
къ ней руки, охваченный страстью, но она еще больше поблднла, въ испуг
отступила, и глаза ея расширились отъ страха.
Они не могутъ больше любить другъ друга. На прошлое онъ долженъ
смотрть, какъ на прекрасный сонъ - быть можетъ лучшiй во всей его жизни...
Но теперь насталъ моментъ, когда надо проснуться.
Она выходитъ замужъ, исполнитъ свой долгъ передъ своей семьей и своимъ
народомъ. Все прошлое было безумiемъ, дтской мечтой ея экзальтированнаго и
романтическаго характера. Мудрые люди ея народа открыли ей глаза на великую
опасность такого легкомыслiя. Она должна покориться своей судьб, послдовать
примру матери, примру всхъ женщинъ ея крови. Завтра она отправится съ своимъ
женихомъ Исаакомъ Нуньесъ въ Танхеръ... Онъ самъ и его родственники
посовтовали ей свидться съ испанцемъ, чтобы покончить со всмъ, положить
конецъ двусмысленному положенiю, которое могло повредить репутацiи хорошаго
коммерсанта и нарушить покой миролюбиваго человка. Они обвнчаются въ Танхер,
гд живетъ семья жениха. Быть можетъ они тамъ останутся, быть можетъ
отправятся въ Америку продолжать дла. Во всякомъ случа ея любовь, ея милое
приключенiе, ея божественный сонъ кончились навсегда.
- Навсегда! - пробормоталъ Луисъ глухимъ голосомъ.- Скажи еще разъ. Я
слышу, какъ твои уста произносятъ это слово и не врю. Повтори. Я хочу
убдиться.
Голосъ его звучалъ умоляюще, но его скрученные пальцы, его угрожающiй
взглядъ пугали Луну. Она широко - широко раскрыла глаза и сжала губы, словно
сдерживая вздохъ. Казалось, въ темнот еврейка постарла.
Огненная птица сумерокъ пронеслась по воздуху на своихъ красныхъ
крыльяхъ и отъ грома задрожали земля и дома.
Вечернiй сигналъ!
Опечаленный Агирре увидлъ въ воображенiи высокую черную стну,
кружащихся чаекъ, ревущее, покрытое пной море, вечернiй полумракъ, похожiй
на тотъ, который окружалъ ихъ теперь.
- Ты помнишь, Луна? Помнишь?
Въ сосдней улиц раздались барабанная дробь, щебетанiе флейтъ и глухой
щумъ большого барабана. Этотъ воинственный шумъ покрывалъ мистическое пнiе,
проникавшее, казалось, сквозь стны храма. To была вечерняя зоря, передъ
закрытiемъ воротъ крпости. Одтые въ желто-срые мундиры, солдаты шли въ тактъ
своихъ инструментовъ, а надъ полотняными касками размахивалъ руками атлетъ,
оглушавшiй улицу ударами по барабанной кож.
Молодые люди ждали, пока пройдетъ шумный отрядъ. И по мр того, какъ онъ
удалялся, до ихъ слуха изъ храма снова постепенно стала доходить мелодiя
небеснаго хора.
Испанецъ казался обезкураженнымъ, умоляющимъ и, недавно еще грозный и
ршительный, онъ теперь кротко просилъ:
- Луна! Лунита! To, что ты говоришь, неправда! He можетъ быть правдой!
Ты хочешь, чтобы мы разстались такъ! He слушай никого. Слдуй велнiямъ
сердца! Мы еще можемъ стать счастливыми! Вмсто того, чтобы хать съ этимъ
человкомъ, котораго ты не можешь любить, котораго ты, несомннно, не любишь,
лучше бжимъ!
- Нтъ,- отвтила она ршительно, закрывая глаза, какъ бы боясь, что,