"Грег Иган. Сейф" - читать интересную книгу автора

Марсе и погоду на Юпитере.
Любопытство растет, и я решаю рискнуть. Нахмурившись, я задумчиво
говорю:
- Не помню, рассказывала ты мне или нет, что же у него все-таки за
болезнь?
Она закатывает глаза к потолку:
- Слушай, не начинай снова об этом! Ты хочешь, чтобы у меня были
неприятности?!
- Кому, ты думаешь, я проболтаюсь? Ему? - Я копирую гримасу, которую
утром сделал Ральф Допита.
Хелен хохочет:
- Вот уж едва ли. Ему ты всегда говоришь только одно: "Простите, доктор
Перлман".
- Так почему же ты не хочешь мне рассказать?
- А если твои приятели узнают?..
- Приятели? Значит, ты считаешь, что я все рассказываю своим приятелям,
да? Я так и знал, что ты мне не веришь...
Она садится на кровать Клейна:
- Закрои дверь. Я закрываю дверь.
- Его отец сделал основополагающие работы в нейрохирургии.
- Что?!
- Если ты будешь перебивать...
- Не буду, не буду. Прости. Но чем он занимался? Какие задачи решал?
- Его больше всего интересовали избыточность и замощение функций
различных участков мозга. То есть, до какой степени люди, у которых
отсутствуют или повреждены какие-то части мозга, способны переложить их
функции на здоровые мозговые ткани. Его жена умерла при родах сына, других
детей у них не было. Наверное, у него и раньше были психические отклонения,
но после этого он окончательно свихнулся. Он решил, что в смерти жены
виноват ребенок, но был слишком хладнокровен, чтобы просто взять и убить
его.
Я едва удерживаюсь, чтобы не крикнуть ей: "Хватит! Замолчи!" Я в самом
деле не желаю ничего больше знать об этом. Но Джон О'Лири крупный, суровый
мужчина с крепкими нервами, я не могу опозорить его в глазах любовницы.
- Он воспитывал ребенка "нормально", то есть разговаривал с ним, играл
и при этом подробно записывал, как он развивается - зрение, координация,
зачатки речи, ну, сам знаешь. Через несколько месяцев он имплантировал ему
целую сеть тонких трубочек, которые пронизывали практически весь мозг -
таких тонких, что сами по себе они никакого вреда не приносили. А потом
продолжал обращаться с ребенком, как и прежде - стимулировал мозговую
деятельность и регистрировал, как идет развитие. Но каждую неделю при помощи
трубочек разрушал небольшую часть его мозга.
У меня вырывается многоэтажное ругательство. Клейн, разумеется,
безучастно сидит в постели, но мне вдруг становится неловко, что мы так
бесцеремонно обращаемся с ним, хотя это понятие в данном случае едва ли
приложимо. Кровь бросается мне в лицо, я чувствую легкое головокружение, все
вокруг становится как будто не совсем настоящим:
- Как же он выжил? Почему у него хоть что-то осталось в голове?
- Его спасло - если так можно сказать - то, что безумие отца было
безумно логичным. Понимаешь, ребенок, несмотря на то, что он непрерывно