"Э.В.Ильенков. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении " - читать интересную книгу автора

практического отношения человека к миру вещей, событий, явлений, фактов. В
этом отношении чрезвычайно показательна его малоизвестная у нас работа "Wer
denkt abstrakt?" ("Кто мыслит абстрактно?"). Написанная в стиле газетного
фельетона и явно имитирующая способ изложения философских вопросов
французскими материалистами, эта статья остроумно и популярно излагает
фундаментальные идеи гегелевской "Феноменологии духа".
Гегель прежде всего снисходительно вышучивает то антикварное почтение к
"абстрактному", которое основывается на представлении о научном мышлении как
о некоей таинственной области, вход в которую доступен лишь посвященным и
недоступен "обыкновенному человеку, живущему в мире "конкретных вещей".
"Мыслить? Абстрактно? - Спасайся кто может!" - пародирует Гегель
реакцию читателя, воспитанного в духе таких взглядов, на приглашение
поразмыслить над проблемой абстрактного и конкретного.
На ряде забавных притч-анекдотов Гегель иллюстрирует свою мысль: нет
ничего легче, чем мыслить абстрактно. Абстрактно мыслит каждый, на каждом
шагу, и тем абстрактнее, чем менее образованно, развито его духовное Я, - и,
наоборот, вся трудность заключается в том, чтобы мыслить конкретно.

"Ведут на казнь убийцу, - рассказывает Гегель. - Для обычной публики
он - убийца и только. Дамы, может статься, отметят, что убийца сильный и
красивый мужчина. Публика найдет это замечание отвратительным - как, убийца
красив? как можно мыслить столь превратно, назвать убийцу красивым? сами,
должно быть, не лучше! - Это проявление нравственной испорченности, царящей
в высших кругах, - прибавит, может быть, священник, привыкший заглядывать в
глубину вещей и сердец. Знаток людей, напротив, рассмотрит ход событий,
сформировавший этого преступника, откроет в истории его жизни, в его
воспитании, влияние дурных отношений между отцом и матерью, обнаружит, что
когда-то этот человек за более легкий проступок был наказан с чрезмерной
суровостью, ожесточившей его против гражданского порядка, его первое
противодействие последнему, превратившее его в отщепенца и в итоге сделавшее
путь преступления единственно возможным для него способом самосохранения.
Публика, - доведись ей услышать все это, - воскликнет: он хочет оправдать
убийцу!
Вспоминается же мне, как в дни моей молодости некий бургомистр
жаловался на сочинителей, которые дошли-де до того, что пытаются потрясать
основы христианства и правопорядка; один из них даже защищает самоубийство.
Ужасно, неслыханно ужасно! - Из дальнейших расспросов выяснилось, что он
имеет в виду страдания молодого Вертера..."
"Это и называется мыслить абстрактно, - резюмирует Гегель, - не видеть
в убийце ничего сверх того абстрактного, что он убийца, и гасить в этом
простом качестве все остальные качества человеческого существа".
"Совсем иное - сентиментальное, изысканное высшее общество Лейпцига.
Оно осыпало цветами и увивало венками колесо и привязанного к нему
преступника. Это - опять-таки абстракция, хотя и противоположная. Христиане
любят выкладывать крест розами, или, вернее, розы крестом, сочетать розы и
крест. Крест есть очень давно превращенная в святыню виселица, колесо.
Теперь он утратил одностороннее значение орудия бесчестящей казни, и
совмещает в одном образе высшее страдание и глубочайшее унижение с
радостнейшим блаженством и божественной честью. Крест же лейпцигцев, увитый
фиалками и чайными розами, есть примиренчество в духе Коцебу, способ