"Наталья Ипатова. Король-Беда и Красная Ведьма ("Король-Беда и красная ведьма" #1)" - читать интересную книгу автора

едва ли не раньше, чем рожденный. Никем наверняка не желанный.
Вот страсть-то! Куда его деть? Была бы баба местная, так родне бы
отдала, пусть решают. Ну, положим, с утра побежать к пастору, исповедоваться,
рассказать все, как было, предъявить тело и отродье и снять с ума непосильную
ношу. Пусть они сами его истребляют, берут на душу грех во спасение.
Будь у нее поменьше времени на размышление или стой кто-нибудь за ее
плечом, так бы Ува и поступила. Но буря выла за окном, гудела печь, оранжевый
свет огня становился понемногу все краснее, и Ува как-то понемногу стала вновь
обретать привычную способность рассчитывать только на себя.
Ничего хорошего от вмешательства пастора ждать не приходилось. Незнание
в глазах церкви не освобождало от ответственности. Ну, положим, от сорока
чтений <Богородицы> с земными поклонами в пояснице Ува не переломится, однако
было у нее подозрение, что на сей раз поклонами святой отец не ограничится. По
всему видать, Ува влипла крепко. Без пожертвований не обойтись. А когда речь
шла о мирском благе, пастор одними лишь сухими корками не довольствовался.
Вытрясут последнее, ироды, честным трудом накопленное, и хорошо, коли вовсе не
запретят христианских детей на свет принимать. Ему-то ведь, безбрачному старцу,
нет что бабе в этот час помогать надобно. Ему важней, что неведомая тьма к ней
прилипла. А там... не хватало еще, чтобы пошла о ней черная молва пособницы
чуждых сил. Станется, дождется она отводящего знака в свой след, злого
тпусливого шепотка, а то и камня в спину от деток, цветов жизни.
Нет без ремесла одинокой женщине не прожить. А стало быть надобно
сделать так, как будто и не было ничего. Не скреблась слабеющая рука в дверь ее
домика на отшибе, не принимала она сегодня в мир новую душу. Метель за окном,
лес рядом. Никто носа не высунет, и следы к утру скроет. Обрядить мертвую как
она была, взвалить на сани, отвезти на полмили в лес. Не дошла, мол. Жаль,
пуповину дитю обрезала. Видно, что роды принимали. Да, впрочем, если рядом с
матерью положить, так волки к утру так похоронят, что никто и не догадается,
что тут кто-то третий участвовал. Да и был ли младенец... Вон она какая
махонькая и молчит, умница.
Ува взяла подушку. Задушить было проще, чем оставить голенькую на
морозе. Как-то... ну не по-христиански, что ли, не говоря уж о том, что вдруг
все-таки закричит, выдаст.
Барабанный стук в дверь заставил ее выронить подушку и потерять все
нити разом. Пока она металась по горнице, пытаясь сообразить, что ховать, что
оставить, громкий женский голос за дверью клял ее на чем свет стоит. С перепугу
она даже не узнала подругу. Потом махнула рукой и впустила, решив сказать как
есть, но умолчать о главном. Нелегкая принесла самый длинный язык в округе.
Не такие уж они на самом деле и подруги были. В самом Деле, какая она
ей, добропорядочной повитухе, подруга, эта беспутная Ида из придорожного
кабака! Разве что денежки у нее водятся и услуги ей иногда нужны такие, о каких
на исповеди и то иной раз постыдишься признаться. Так и якшались, к обоюдной
выгоде.
- Ox! - весело сказала та, отряхивая снег у порога. - Вот это метель -
с ноженек валит, глазыньки залепляет. Право слово, аки любовь.
Размотала шаль, сбросила сабо, шагнула цепкими босыми ногами на
веревочные половики.
- Ой, что это у тебя происходит? Никак покойница!
- Вот, - сказала Ува, в глубине души удивляясь собственному мрачному
спокойствию. - Добрела до порога, выродила дитя и померла тут же. Ничего про