"Дмитрий Исакянов. Упростить дробь" - читать интересную книгу автора

пытаюсь запомнить - уверен, - запоминаю навек, навсегда каждую секунду
проведенную мною здесь. И знаю, что это происходит даже независимо от
моего желания. Даже если я скажу себе "Забудь", вряд ли мне удастся
вытравить из памяти этот неброский пейзажик. Хотя ничем особенным его
содержимое не отличается: видимая глазом тишина, вязко, словно тополиный
пух перекатывающаяся по белым снегам равнины, да штрих-пунктир телеграфных
столбов возникающих у горизонта и пропадающих там же.
Я затягиваюсь и каждый раз сигарета чуть слышно потрескивает, а у самой
каймы берется коричневыми пятнышками - сыро. Потом она тухнет
окончательно. Поддувает ветерок, мне становится холодно. Хочешь - не
хочешь, а приходится возвращаться в дом. И опять у дома я сталкиваюсь с
толпой выносящей гроб. Hо теперь я уже один. Брат мой толкается рядом и
делает вид, что помогает выносящим. Протягивает руки, нагибается, обходит
справа, слева, но - словно баскетболист в защите: не касаясь напарника. И
снова отец укоризненно смотрит на меня, а мать проходит рядом не заметив.
Я сторонюсь, пропуская людей и ныряю в дом: сигареты все еще лежат там же
- видимо, отец в поднявшейся суете забыл о них и я вытягиваю из пачки еще
одну. Тут же выхожу, хотя хочется хоть немного отогреться - все-таки в
доме надышали.
Толпа во дворе, увидев что уже выносят, оживилась, потянулась к
виновнице торжества и следом - к машине. Грузили и рассаживались сами не
долго: наиболее приближенные к особе, - мать, дед, бабка-шурка, да еще
пара-тройка незаметных существ залезли туда же, в кузов, остальные
потянулись следом. Со стороны процессия напоминала пантомиму "И.В.Чапаев у
постели умирающего Карла Маркса со всею своею конницей". Я приотстал,
остановился и уже не стесняясь, облокотившись на створку ворот курил и
наблюдал за движением. Hо вот - как говорится, "сборы были недолги", -
машина тронулась, все пришло в движение. Я оставался на месте, и на меня
стали оглядываться. Думаю, сочувственно: дескать, в трансе от горя чувак.
Отец остановился и махнул мне рукой, чтобы я присоединялся. Я кивнул
головой и докуривая уже на ходу поплелся следом. Отец же напротив,
остановился, и когда я с ним поравнялся, сказал мне: Пошли быстрее. - Ты
куда то спешишь? - попытался сострить я.
- Мы ближайшие родственники, нам надо идти за машиной первыми.
Вон, уже бабки и так оглядываются.
- Папа - уже мысленно ответил я ему - папа, если ты хочешь, я готов
бежать хоть впереди всех, только на хуй это кому нужно! Ты раб традиций,
папа! Hо промолчал и ускорил шаг. Его не переубедишь - старая поповская
закалка. Так мы и добрались до кладбища: толпа стариков и старух,
подвывающих и галдящих, как цыганский табор. Без обмороков и, к счастью,
без музыки. Hа кладбище же долго и нудно рядились с ватагой неопределенных
существ мужеска полу, копавших могилу, о форме оплаты толпились, стиснутые
чужими оградками и равнодушно заглядывали в глиняную аккуратную дыру под
ногами. Тетка-любка, стоявшая рядом со мной, от скуки указала мне рукой на
рядок могил вдоль дороги: Вот тут вот все наши и лежат. Я прикинул, что
слева от этого ряда свободное пространство уже невелико и хоронить
потомков скоро уже будет негде. Видимо, род человеческий прерывается не
только среди живых, но и среди мертвых. Остающиеся играют в
"Третий-лишний". В тишине неожиданно высоко и прерывисто взвыл дед. Я
удивленно оглянулся на звук и боковым зрение увидел справа от себя