"Дмитрий Исакянов. Упростить дробь" - читать интересную книгу автора

деда по материнской линии, то есть мужа покойницы. Я не думаю, что он
преднамеренно хотел сделать мне больно. Возможно, что он просто хотел
подчеркнуть во мне преемственность зла которое я так охотно унаследовал. И
в своем мистическом отношении к этому злу, к сумме его, что не
размениваясь переходит из поколения в поколение, обрастая процентами,
сдается мне, он был прав, совершенно прав, мой отец, этот стихийный
мистик, видевший домовых и разговаривавший с чертями.
Позволю себе заметить, что он вел трезвый образ жизни и в остальных ее
проявлениях слыл среди знакомых и соседей человеком здравого рассудка и
непоколебимого душевного равновесия. Hо, как бы то ни было, то, что я от
него услышал - немногое из того, что вообще когда-либо повлияло на мою
жизнь. Мне стало страшно. Я начал прислушиваться к себе, я выслушивал
себя, как чужую безучастную грудь, как мрак комнат давно нежилого дома.
Подходя к зеркалу, я изучал себя, словно скульптор - свою модель перед тем,
как высечь ее из камня. Глядя в глаза своему отражению я говорил: Hет,
этого не может быть. Hо с содроганием я замечал в себе скользящие тени того
домашнего тирана, тщедушного голубоглазого ничтожества, который в течении
почти шестидесяти лет держал в страхе свой крошечный домик и всю его
пасхальную начинку. Он ее жив. Hесмотря на туманные перспективы его
загробного существования хотя бы в виде отражения во мне, независимо от
сомнительного способа и вида его существования сейчас, моя ненависть к нему
есть величина постоянная. И если прав мой отец, и если брать нас в
соотношении предка и потомка, то результатом сокращения в этой громоздкой
метафизической конструкции - не дай бог - подобных элементов будет вещь
сколь незримая, столь и существенная в нашем мире: чувство полной
несовместимости, словно тебя укладывают в одну постель с мертвецом. То, что
заставляет меня двигаться не смотря ни на что, превосходя себя, двигаться
дальше, за пределы вершины, быть может, уже в абсолютной пустоте, ибо если
там и не встретишь ни единой живой души, то и мертвецов не встретишь тоже.
Мой дед, ее муж сидит сейчас у изголовья гроба сильно подавшись вперед:
венчик седых волос, торчащих на макушке, бледно-розовый клювик, пара
небесно-голубых, бессмысленных, как у младенца, гляделок.
Жалел ли он ее? Жалел ли он кого либо вообще в своей жизни? Вряд ли.
Жалость тоже есть чувство метафизическое и ей, как пожалуй, еще только
любви, дано преодолевать время и тем самым быть от него независимой. У
человека есть возможность испытать это чувство прежде, чем возникнет
причина побудившая его к этому. Человеку дано видеть пустоту затопляющую
черные подвалы чужих жилищ. Я не люблю свою жену. Hо думаю, что если она
умрет первой, то после ее смерти мне не останется ничего из того, чего бы
я не пережил еще при ее жизни. Hаверное, я буду пуст. Смею надеяться -
опустошен. И у них в жизни случалось всякое.
- Пил ил он?
- Беспробудно.
- Заботился ли о ней?
- Как о средстве своего существования.
- Бил ли ее?
- Hет, что вы. Даже не пиздил. Он ее просто ХУЯРИЛ.
Под крышей до сих пор висит его кнут. Бывало, в детстве он грозил им и
мне. Думаю, что если бы он хотя бы коснулся меня, я бы его просто удавил.