"Фазиль Искандер. Сандро из Чегема (Книга 2)" - читать интересную книгу автора

была проходить дискуссия против абстрактного искусства, и ребята эти,
явившиеся на нее, не знали, что усилиями Платона Самсоновича она перенесена
в клуб печатников.
После окончания дискуссии устроители ее собрались в кучку и, медленно
двигаясь в сторону берега, обсуждали ее приятные подробности. Рядом с
Абесаломоном Нартовичем, чуть-чуть приотстав, как бы выражая этим скромную
почтительность к руководству, шел дядя Сандро. На правах близкого знакомого
я подошел к нему, одновременно прислушиваясь к тому, о чем говорили
устроители дискуссии.
-- Вы что здесь делаете, дядя Сандро? -- спросил я, здороваясь с ним.
-- Полюбился я ему, вот и гуляем, -- сказал дядя Сандро, хитровато
кивая на Абесаломона Нартовича.
-- Одного умного врага козлотура не хватало, -- говорил Автандил
Автандилович, смачно досадуя и как-то аппетитно причмокивая языком, словно
речь шла о прекрасном, только что покинутом пиршественном столе, где было
все, чего пожелает душа, но по какому-то недоразумению забыли поставить на
стол соленые огурчики.
-- У козлотура не может быть умного врага, -- сухо ответил ему Платон
Самсонович. Все рассмеялись.
-- Не говори! -- еще более смачно досадуя, причмокивая языком,
продолжал Автандил Автандилович. -- Одного хорошего оппонента -- и, можно
сказать, такой дискуссии Москва позавидует.
Все посмотрели на товарища из министерства. Он в знак согласия
несколько раз кивнул головой, не то чтобы признал зависть Москвы к нашей
дискуссии, а согласился, что все было пристойно. Вдруг он неприятно блеснул
очками в мою сторону, и я, попрощавшись с дядей Сандро, отретировался.
Настроение почему-то у меня испортилось. Почему-то был неприятен этот
дух отдаленной враждебности, блеснувший в мою сторону в этом взгляде из-под
очков.
Есть тип людей, которые с первого взгляда начинают меня ненавидеть,
иногда просто бешено.
Но самое ужасное, что у меня обычно нет чутья на это, и я иногда
слишком поздно начинаю понимать истинное отношение того или иного человека
ко мне. Открывать это бывает особенно неприятно во время застолья, потому
что в таких случаях всегда уже сказано что-то лишнее, да и сама обстановка
дружеского застолья неестественна рядом с ненавистью и злобой.
Между прочим, однажды на дне рождения одного нашего редакционного
работника, когда все были порядочно навеселе, и, главное, я хорошо это
запомнил, после какой-то шутки кого-то из сидящих за столом, когда все долго
и громко смеялись, и я вместе со всеми, и Автандил Автандилович вместе со
всеми, и когда все отсмеялись, и разговор на мгновенье растекся мелкими
ручейками, Автандил Автандилович вдруг наклонился ко мне и сказал мне на
ухо:
-- Почему у тебя всегда такой наглый взгляд?
-- Какой есть, -- ответил я, невольно пожав плечами но внутренне
похолодев.
Тут только я понял, как он меня ненавидит, а до этого я и понятия об
этом не имел. И самое забавное, что я узнал об этой ненависти, когда
носитель ее был настроен очень благодушно. Именно в минуту беспредельного
благодушия он захотел узнать наконец причину своей неосознанной, как я