"Фазиль Искандер. Запретный плод (Рассказ, детск.)" - читать интересную книгу автора

Придя домой, я быстро разделся и лёг. Я был погружён в завистливое и
сладостное созерцание отступничества сестры. Странные видения проносились
у меня в голове. Вот я красный партизан, попавший в плен к белым, и они
заставляют меня есть свинину. Пытают, а я не ем. Офицеры удивляются на
меня, качают головами: что за мальчик? Я сам себе удивляюсь, но не ем, и
всё. Убивать убивайте, а съесть не заставите.
Но вот скрипнула дверь, в комнату вошла сестра и сразу же спросила
обо мне.
- Лёг спать, - сказала мама, - что-то он скучный пришёл. Ничего не
случилось?
- Ничего, - ответила она и подошла к моей постели.
Я боялся, что она сейчас начнёт уговаривать меня и всё такое прочее.
О прощении не могло быть и речи, но мне не хотелось мельчить состояние, в
котором я находился. Поэтому я сделал вид, что сплю. Она постояла немного,
а потом тихонько погладила меня по голове. Но я повернулся на другой бок,
показывая, что и во сне узнаю предательскую руку. Она ещё немного постояла
и отошла. Мне показалось, что она чувствует раскаяние и теперь не знает,
как искупить свою вину.
Я слегка пожалел её, но, видно, напрасно. Через минуту она что-то
полушёпотом рассказывала маме, и они то и дело смеялись, стараясь при этом
не шуметь, якобы заботясь обо мне.
Постепенно они успокоились и стали укладываться.
Было ясно, что она довольна этим вечером. И сало поела, и я ничего не
сказал, да ещё и маму развеселила. "Ну ничего, - думал я, - придёт и наше
время".
На следующий день мы всей семьёй сидели за столом и ждали отца к
обеду. Он опоздал и даже рассердился на маму за то, что дожидалась его. В
последнее время у него что-то не ладилось на работе, и он часто бывал
хмурым и рассеянным.
До этого я готовился за обедом рассказать о проступке сестры, но
теперь понял, что говорить не время. Всё же я поглядывал иногда на сестру
и делал вид, что собираюсь рассказать. Я даже раскрывал рот, но потом
говорил что-нибудь другое. Как только я раскрывал рот, она опускала глаза
и наклоняла голову, готовясь принять удар. Я чувствовал, что держать её на
грани разоблачения даже приятней, чем разоблачать.
Она то бледнела, то вспыхивала. Порой надменно встряхивала головой,
но тут же умоляющими глазами просила прощения за этот бунтарский жест. Она
плохо ела и, почти не притронувшись, отодвинула от себя тарелку с супом.
Мама стала уговаривать её, чтобы она доела свой суп.
- Ну конечно, - сказал я, - она вчера так наелась у дяди Шуры...
- А что ты ела? - спросил брат, как всегда ничего не понимая.
Мать тревожно посмотрела на меня и незаметно для отца покачала
головой. Сестра молча придвинула тарелку и стала доедать свой суп. Я вошёл
во вкус. Я переложил ей из своей тарелки варёную луковицу. Варёный лук -
это кошмар детства, мы все его ненавидели. Мать строго и вопросительно
посмотрела на меня.
- Она любит лук, - сказал я. - Правда ты любишь лук? - ласково
спросил я у сестры.
Она ничего не ответила, только ещё ниже наклонилась над своей
тарелкой.