"Фазиль Искандер. Мученики сцены " - читать интересную книгу автора

Разумеется, он тут же стал требовать от мальчика, игравшего передние
ноги лошади, чтобы он перенял это ржание. После нескольких унылых попыток
этого мальчика Евгений Дмитриевич махнул на него рукой и поставил Жору
Куркулия на его место, чтобы не получилось, что лошадь ржет противоположной
стороной своего туловища. Хотя толстые ноги Куркулия больше подходили к
задним ногам, пришлось пожертвовать этим небольшим правдоподобием ради
правильного расположения источника ржания.
Репетиции продолжались. Я продолжал громогласностью, которую с большой
натяжкой можно было отнести в счет нахрапистости Балды, прикрывать
бездарность и даже недобросовестность своего исполнения.
Однажды, когда я споткнулся в одном месте, то есть забыл строчку, вдруг
лошадь обернулась в мою сторону и сказала с явным мингрельским акцентом:
- Попляши-ка ты под нашу ба-ля-ляйку!
Все рассмеялись, а Евгений Дмитриевич сказал:
- Тебе бы цены не было, Куркулия, если бы ты избавился от акцента...
Иногда Жора подсказывал и другим ребятам. Видимо, он всю сказку выучил
наизусть.
В один прекрасный день, играя с ребятами нашей улицы в футбол, я вдруг
заметил, что со стороны школы к нам бежит Жора Куркулия. Он бежал и на ходу
делал какие-то знаки руками, явно имевшие отношение ко мне. Сердце у меня
екнуло. Я вспомнил, что мне давно пора на репетицию, а я спутал дни недели и
считал, что она будет завтра. Куркулия Жора приближался, продолжая выражать
руками недоумение по поводу моего отсутствия. Было ужасно неприятно видеть
все это...


* * *

Когда мы вошли в комнату для репетиций, Евгения Дмитриевича там не
было, и я, надеясь, что все обойдется, стал быстро переодеваться. У меня
было такое чувство, словно если я успею надеть лапти, косоворотку и рыжий
парик с бородой, то сам я как бы отчасти исчезну, превратившись в Балду. И я
в самом деле успел переодеться и даже взял в руки толстую, упрямо негнущуюся
противную веревку, при помощи которой Балда якобы мутит чертей. В это время
в комнату вошел Евгений Дмитриевич. Он посмотрел на меня, и я как-то притаил
свою сущность под личиной Балды. Вид его показался мне не особенно гневным,
и у меня мелькнуло: хорошо, что успел переодеться.
- Одевайся, Куркулия, - кивнул он в мою сторону, - а ты будешь на его
месте играть лошадь...
Я выпустил веревку, и она упала, громко стукнув о пол, как бы продолжая
отстаивать свою негнущуюся сущность. Я стал раздеваться. И хотя до этого я
не испытывал от своей роли никакой радости, я вдруг почувствовал, что
глубоко оскорблен и обижен. Обида была так глубока, что мне было стыдно
протестовать против роли лошади. Если бы я стал протестовать, всем стало бы
ясно, что я очень дорожу ролью Балды, которую у меня отняли.
А между тем Шора Куркулия стал поспешно одеваться, время от времени
удивленно поглядывал на меня: мол, как ты можешь обижаться, если сам же
своим поведением довел до этого Евгения Дмитриевича. Каким-то образом его
взгляды, направленные на меня, одновременно с этим означали и нечто
совершенно противоположное: неужели ты и сейчас не обижаешься?!