"Дарья Истомина. Леди-босс " - читать интересную книгу автора

сюда домовину с телом Туманского не без проблем.
Гранитные ступени неширокой лестницы без перил были занесены снегом,
но я умудрилась забраться наверх, не сверзившись.
Часовня была заперта, на воротцах висел амбарный замок. Черная
мраморная плита, на которой было выбито лишь "Нина Викентьевна Туманская",
без дат и всяких там наворотов, была сдвинута в сторону. На свежей могиле,
горке из мерзлой глины, было множество венков с лентами, не уместившиеся
на могиле венки были расставлены вокруг часовни. Слава богу, тут не было
никакой дешевки из крашеного поролона. В основном благородная хвоя с
увядшими живыми цветами.
Один венок был из лавра, темно-глянцевые листики которого мороз не
тронул. На белой ленте чернели слова: "Прощай, Семен!" Венок был от Кена,
то есть Тимура Хакимовича Кенжетаева, близкого дружка и соратника
Туманских.
Я подумала, что лаврушку непременно сопрут, с этой вечнозеленой
листвой до весны ничего не сделается, огурцы солить - самое то!
От меня венка не было, хотя Элга могла бы и додуматься. Все-таки
какая-никакая, а тоже Туманская. Я была возмущена.
Самое чудное, что я ничего такого, чтобы удариться в слезы и вопли,
поначалу не чувствовала. Может быть, оттого, что я не видела, как его
здесь зарывали, гвозди заколачивали, хотя наверняка это были не гвозди, а
какие-нибудь бронзовые винты.
И гроб наверняка был не хуже, чем у его первой жены. Тот, я видела, с
блестящими ручками, тяжеленный, из какой-то иноземной древесины,
отсвечивавший красно-черной полировкой, как рояль.
И саму бывшую хозяйку территории и всего остального я тоже
разглядела. Неживую. Она бесстрашно грохнула сама себя, когда узнала, что
ее начал пожирать какой-то неизлечимый быстротечный канцер. Она боялась,
что ее начнут обстругивать в бессмысленных операциях и превратят в нечто
уродливое и беспомощное, которое грузом повиснет на Сим-Симе. Это было
совсем недавно, меньше года назад, когда я увидела ее в первый и последний
раз: тонкое резное лицо, изогнутые в неясной улыбке губы, белая наморозь
холодильного инея на ресницах, кристаллики льда в похожей на шапочку из
перьев прическе и пронзительный синий свет сапфиров в ее серьгах и кольце.
Ее не было, и она все еще была, оставалась во всем, что меня
окружало, и до сих пор я то и дело натыкалась на ее следы, то на какую-то
одежду, то на пометочки в томике Ахматовой, то на непочатую пачку арабских
сигарет, которые она обожала...
Стиснув зубы, то и дело заводясь, я старательно избавлялась от всего,
что напоминало о ней, но до конца так и не избавилась. Леденея от страха,
что он пошлет меня ко всем чертям, обмирая и трепеща, я, как в пропасть,
прыгнула в койку к Сим-Симу еще в прошлом июне. Он заставил меня поверить
в то, что я - желанная. Я впервые растворилась без остатка в мужике и
взлетела наподобие птички в ослепительные выси, не веря в то, что он мой,
забыв стеснение и стыдливость, ненасытная и поглупевшая от нормального
бабьего счастья. Но официальной Туманской я стала слишком недавно и еще не
успела привыкнуть к тому, что я - действительно жена! - и пробыла в этом
ранге (я посчитала по пальцам, сняв варежку) двадцать восемь дней.
Снизу донеслось ржание Аллилуйи. Эта дурочка была привязана ко мне,
как собачка, и ей не понравилось, что я ее оставила одну близ леса. Она