"Дарья Истомина. Леди-босс " - читать интересную книгу автора

мной на свиданки, как и положено "прицепу" при гордой и более смазливой
деве, и подбирала всех, кого я бросала. Парням с ней было просто. Пока я
раздумывала над тем, стоит ли тот или иной прилипчивый субъект внимания,
Горохова уже снимала трусики, а потом рыдала и каялась: "Так вышло..."
В Зюньку она вцепилась клещами, ей казалось, что если она будет
делать все, что нужно Щеколдиным ("кинуть" такую дуру, как я, в том
числе), то выйдет замуж за Зиновия и наконец станет леди Гороховой! Но ее
"сделали" не хуже, чем меня, и, хотя Зюнька обрюхатил ее, ей дали от ворот
поворот уже в те дни, когда в "Столыпине" меня волокли в зону, на
севера... Она стала не нужна.
Так что, когда я, одержимая мыслью о мести, сыскала Ирку после
отсидки, она бомжевала. как и я, затюканная и запуганная, работая
сторожихой в затоне для брошенных судов. И у нее уже был Гришуня.
Я размякла, раскисла и отпустила ей все грехи. И, конечно,
лопухнулась в очередной раз. Героическая мать-одиночка смылась в
неизвестном направлении, точно просчитав, что ее с Зюнькой ребеночка я не
брошу.
Я и не бросила...
Гришка здоровел и уже лопотал внятно и осмысленно, называл Сим-Сима
"дед Сеня", они на пару играли в паровозики, я для него была "мама", про
эту трусливую идиотку, родившую его, он ничего не знал, и я была
благодарна Ирке Гороховой за то, что она исчезла.
Я не знала, жива она или, что было допустимо, уже нет. Потому что она
обладала почти такой же удивительной способностью влипать в совершенно
дурацкие истории, как и я.
Так что я чистосердечно поплакала и насчет Ирки.
И, может быть, даже обняла бы ее и мы бы поплакали вместе, если бы
она каким-то чудом оказалась рядом. Во всяком случае, мои слезы Горохова
видывала, и мне бы при ней не было бы стыдно...
Я плавала в беззвучном реве, как рыба в воде, и все ждала, когда мне
станет легче. Я была, наверное, похожа на перегретый паровой котел, из
которого надо стравить давление, чтобы он не взорвался.
Легче, однако, не становилось. Наоборот, что-то тяжкое давило и
давило, гнуло мою башку к коленям.
Я деловито подумала, что, может, Сим-Симу будет легче. Или он ничего
не почувствует? Потом пришла в голову мысль: может, Нина Викентьевна
выбрала себе такой конец, чтобы уйти от всего этого - думать, видеть,
знать? А вот я - могла бы, как она? Смогу?
Первое время в зоне я подумывала о том, чтобы поставить точку.
Женская колония была расположена на острове посреди большого озера, в
бывшем монастыре. Зимние дни там, почти в Приполяръе, были куцые, как
заячий хвост. Когда просыпаешься утром под вой подъемного ревуна и тебя
гонят в цех, еще ночь и темно. Когда возвращаешься - уже темно и снова
ночь. Долгосрочницы меня, первоходку, недели за две научили обращаться с
"шей" - машиной с электроприводом. Шили камуфлу армейскую. Меня посадили
на застрочку левой штанины, и мне до сих пор кажется, что почти весь срок,
три зимы и три лета, я шила одну и ту же пятнистую штанину, которая
протянулась по просторам родины чудесной от монастырского цеха до
Владивостока.
С низких беленых сводов текло, сипели лампы дневного света, от чего