"Всеволод Иванов. Рассудку вопреки (вариант первых глав романа 'Мы идём в Индию') " - читать интересную книгу автора

- Я еду не за наследством!
- Вы-то едете не за наследством, но дядя ваш, пан Всеволод, ждёт вас
как наследника.
- Уж будто бы так!
- Так, так! Я знаю это из первых рук: от Алёши Жулистова. Он читал
восемнадцать писем вашего дяди, пан Всеволод. Он от волнения не спит уже
неделю. Пожалейте вашего дядю, пан Всеволод, и пожалейте пана Алёшку. И вот
ещё, пан Всеволод. Одна из племянниц, уж не буду говорить какая, сами
догадывайтесь, любит вас. Ей куда приятней выйти за богатого человека! Ого!
Откроем не мелочную лавочку, а целый магазин! Возьмите у меня деньги - и
быстрей к дяде! Женитесь - посчитаем в счёт приданого. Раздумаете - вернёте.
Когда на железнодорожной станции я прощался с племянницами извозчика,
меня мучило раздумье. Которую же из них поцеловать? Естественно, что та,
которую я поцелую, будет считать себя моей невестой. И я поцеловал их обеих.
Они ответили мне с одинаковым жаром. На которой, однако же, жениться?!
Всюду: перед вокзалом, в самом вокзале, на перроне, в вагонах, между
вагонами толкались, кричали, ругались мужики, бабы, навьюченные узлами,
ящиками, вёдрами, окружённые детьми, старухами и стариками. Откуда они?
Куда?
Мне не до расспросов. Я усаживал в вагон для скота Нубию. Именно
усаживал, так как она усиленно стремилась к полу вагона той частью своего
тела, на которой помёщается хвост. Пробегавшие мужики смотрели на мои усилия
спокойно. Будь насмешки, я бы пересилил их, гордясь своей привязанностью к
Нубии: "Индусы - и букашки не раздавят, а смотри-ка, сколько их на ней и в
ней, а я не давлю". Тяжелее слышать спокойные рассуждения, сквозь которые
чувствуется не столько ирония, сколько удивление.
- Эка животина: через кожу скелет видно.
- Сало и мясо вынули, ну а кожу и кости оставили.
- Она и вертит головой: сама в себя не верит.
- Робятушки, да она ведь с того света.
- Из аду. На ней грешников возили, да и те забастовали.
Племянницы Марцинкевича, явно пересиливая себя, погладили Нубию по
грязной спутанной гриве и даже почесали за ухом, всегда выпачканном
почему-то фиолетовыми чернилами, которыми я имел обыкновение писать свои
стихи. Нубия ответила на ласку игриво-гнусавым ржанием.
- Девиса. Ржёт и денег не берёт.
- Это, робятушки, нам предсказание. Скелеты ждут нас в тех "вольных
местах".
Неужели все эти люди действительно стремятся на "вольные места"?
Сколько же им нужно воли, чтобы жить хоть сколько-нибудь сносно?
Ещё совсем недавно, когда плыл Иртышом, ехал железной дорогой, шёл
крестьянскими селениями, играл на станциях железной дороги, я не чувствовал
того людского смятения, которое теперь вижу вокруг. Может быть, оттого, что
тогда были урожайны годы, а нынче сильный недород. Впрочем, в Центральной
России, по-видимому, не верят, что в Сибири и Казахстане тоже неурожай.
Зачем иначе. этим оборванным, измождённым людям продавать скот и избёнки,
чтобы купить железнодорожный билет? Те же, которым нечего продать, впрягают
лошадёнок, складывают добро своё на телеги - и Большим Московским трактом, а
потом просёлочными сибирскими дорогами плетутся на вольные земли.
В Омске их ещё больше. Все постоялые дворы и даже холодные сараи