"Всеволод Иванов. Пустыня Тууб-Коя" - читать интересную книгу автора

В долине Кайги, подле запасных табунов, остались сторожа, пустые
палатки; три пасущихся подле саксаулов ослика; и агитатор Глушков, спящий со
скуки на камне, подле смотанных лент.
Сторожа рассказывали сказки о попадьях и работниках. Неутомимая тоска
по бабьему телу капала у них с губ, и Глушков проснулся от вопроса:
- Неужель такая баба растет, как на картине? Надо полагать перерезали
таких баб всех, а не порезали - мы докончим. Зачем ты, сука, виляешь, когда
мы тут страдаем, а?
Проснулся Глушков, тесно и жарко показалось ему в грязной своей одежде,
пощупал горячий и потный свой живот, подумал - разве можно, действительно,
показывать в пустыне такие бедра. И с необычным для него матерком добавил:
- Вырежу прочь вышеуказанный кусок из ленты.
Тогда же:
На одной из темных троп шарахнулись в сторону копыта коней отряда.
Темно-вишневый цвет смолистой щепы осветил узловатый подбородок
Омехина, кровь на копытах коня и грудь человека, разрезанную в виде звезды.
По чолку утонула в груди человека конская нога!
Это был один из троих, ушедших утром сбирать кизяки.
Крупным песком заносится конец здешней жизни.
Палейка оправил ремни револьвера и тихо сказал Омехину:
- Предлагаю: труп в сторону. Пленных не брать.
От гривы к гриве, от папахи к папахе пронеслось с неясным шумом, словно
вставляли патрон в обойму:
- Пленных не брать.
- Так точно, - прошептал задний в отряде, оглядываясь в тесную темноту:
так точно: пленных не брать.
В битве, подле аула Тачи, как известно вам, был убит полковник
Канашвилли, зарублено семьдесят три атамановца и взят в плен брат
Канашвилли.
Горный поток тоже не брал пленных. Вода мутнеет от крови только в
песнях, а пасмы туманов в горах были такие же, как в прошлый день.
- Расстрелять, - сказал, не глядя на пленного, Палейка. Он разыскивал
тщетно спички, он не курил всю ночь и, конечно, приятнее держать в руках
папироску, чем шашку.
- Товарищ...
Омехин зажег ему спичку. Такая любезность удивила Палейка и он даже
поклонился:
- Благодарю вас, товарищ.
Омехин зажег еще спичку и так, с горящей крохотной лучинкой в руке,
проговорил:
- Но, товарищ, поскольку она женщина, а не брат...
Палейка опять зашарил спички.
- Предлагаю: расстреляем через полчаса. Я ее сам допрошу. Выходит не
брат, а жена? - спросил он почему-то Омехина.
Тот тряхнул головой и Палейка тоже наклонил голову.
- И жену... тоже можно расстрелять.
- Можно, - подтвердил Омехин, - и тогда сразу Палейка почувствовал, что
папироса его курится.
Был рассвет. Пятница. Татары умело кололи кобылиц и также уверенно,
словно блеском своим сами себе создавали счастье, также уверенно, словно