"Анатолий Иванов. Печаль полей (Повести)" - читать интересную книгу автора

- К попу! - рявкнул Ловыгин, все тряся бородой. - Ж-живо, блудодеи!
Не слова, а плеть, дрожавшая в крупном, густо обросшем волосами кулаке
Ловыгина, заставила Сасония скоренько натянуть штаны, сапоги. Юркая, как
мышь, Федотья накинула через голову юбку еще проворнее, надела одним махом
кофту, первая побежала к двери.
Плетью Ловыгин прогнал их пустой еще улицей прямо к церквухе, а там уж
поп был наготове.
- Да эт вы что?! - крутнул было тяжелой и мутной еще головой Сасоний. -
Не хочу под венец... с ней! Без отцовского благословения...
- Поговорь у меня теперь! - рыкнул Ловыгин. Он и в церковь явился с
плетью, стоял сзади, широко расставив могучие, как бревна, ноги, загораживая
выход.
Так Сасония оженили. Отец его в это время был у киргизов.
По возвращении из Казахстана он такой неожиданностью был взбешен, но
последовавшим разговором с Ловыгиным удовлетворился, приехал от него
навеселе и по любви своей к толкованию имен сказал:
- "Феос" по-гречески - "бог", а "дотес" - "податель". Имя Федотья
означает - "бог подал". И не скупо подал, Сасонька. Живите.
Жить стали в общем согласно, Федотья баба оказалась загребущая. Так и
слава, как вода в речке, потекла про нее: глаза завидущие, а руки
загребущие. Сразу же по приезде на мельницу полной хозяйкой там стала она,
гарнцевые поборы увеличила вдвое. "Одна мельня на округу - куда денутся, -
объяснила она мужу. - В волость-то ехать с помолом еще накладней будет.
Соображай".
А кроме этого, завела она немалые пашни в холмах, огороды, пасеку, на
которых работали мужики и бабы окрестных деревень. А там поднялись близ
мельницы и обширная конюшня, коровник, овчарня, несколько крепких завозен из
лиственницы железной крепости, доставленной из алтайской тайги, два длинных,
разделенных на клетушки барака для работников. Мало-помалу возле мельницы,
которая все крутила и крутила своими колесами, стало возникать что-то вроде
собственного поселка Сасония Пилюгина с собственными батраками. Место это
так и стали называть - Пилюгинский хутор, чему его владельцы несказанно
радовались.
- Ну, Федотья, ну жинка у меня! - откровенно говорил Сасоний в бражные
праздники, хлопал ее по костлявому заду. - Без нее-то бы я так мельником и
прожил... А теперя у меня вона - хутор!
- Сказано те было - бог подал, - вставлял обычно наезжающий по
праздникам в гости Фортунат.
Родитель Федотьи, подтягивающийся в такие дни сюда же, самодовольно
качал бородой:
- Ловыгинскнй корень. Ко-орень!
Сворачивался подобный разговор обычно вздохом Фортуната:
- Что ж он, корень, отростка-то не дает? Наследника-то?
- Да уж тут чего... - сникал Ловыгнн. - Уж тут эдак... медлит господь.
А может, дураки, сами не стараетесь?
- Да уж тятенька, тестюшка родимый! До потов вроде, а оно... -
всхлипывала Федотья.
- Но, детюни, - успокаивал тогда Фортунат, щедро брал вину на свой
род. - Эт мы, Пилюгины, должно, малосильные. У меня вон один всего Сасоний и
зачался. Беда! Зато в другом мы уж! Да ничего, Федотья, господь имя твое