"Анатолий Иванов. Печаль полей (Повести)" - читать интересную книгу автора

осталась стоять одна, не упала, только переступила с ноги на ногу,
повернувшись к Пилюгину грудью
- Не-ет, - разжала она уже мертвые губы. - Они будут жить... долго...
еще.
Конь под Пилюгиным крутился. Стояла над Романовной жуткая тишина.
Только эхо от выстрела еще блуждало, запутавшись в холмах, да скрипели по
снегу копыта коня, которого Пюлюгин никак не мог развернуть для нового
выстрела.
Наконец он выстрелил еще раз. Но Татьяна и тут не упала, только
шатнулась и прохрипела кровавыми пузырями:
- Вдругорядь ты зря... Ты, пес... убил меня первой пулей...
И упала лицом в снег.
Лошадь под Пилюгиным закрутилась еще бешеней, он прокричал людям:
- Не вернете хлеб и лошадей - со всеми так же будет! С-сволочи!..
И задичавшая лошадь понесла его прочь из Романовки, следом поскакали
его сообщники.

* * *

А через полтора года Сасония Пилюгина, разрубленного Данилой
Афанасьевым надвое, привезли на верховой лошади в село Березовку, и
промороженный насквозь труп его со стуком свалился на землю.
Еще в четырнадцать лет Данила Афанасьев пообещал Кузьме Тихомилову
никогда не бояться Пилюгиных да Ловыгиных, слово свое держал крепко. А в
девятнадцать и вовсе ему не был страшен ни черт, ни дьявол. Самая крутая и
свирепая огненная метель гуляла тогда по Сибири, и Данила вслед за своим
приемным отцом и командиром Кузьмой Тихомиловым, после гибели жены ставшим
черным, как чугун, бросался в самое жаркое пекло отчаянно и как-то весело.
Кузьму шашки и пули клевали частенько, а Данилу то ли не осмеливались, то ли
не могли догнать, то ли умел он от них уворачиваться. И в памятном жестоком
бою, когда Сасоний Пилюгин отсек Кузьме руку, Данила даже царапины не
получил, но после боя сел на осеннюю, пожухлую уже траву возле беспамятного
своего командира, выставил кверху плечи и заплакал.
Кузьма неожиданно очнулся, мутными от боли глазами поглядел на Данилу.
- Чего ты... сопли распустил?
- Почто не мне... руку-то? Я же рядом с тобой секся. А Сасоний ушел,
гад.
- Перестань меня жалеть, говорю... Еще повезло, что не правую. Значит,
помашу еще шашкой. А как ты их крошил, я видел. Молодец!
Подошла телега, несколько партизан уложили Тихомилова на толстую
подстилку из сена. Когда клали, он, испытывая неимоверную боль, не стонал,
тяжкую муку переносил молча, только по грязным щекам сползали горошины пота.
Затем Данила шагал рядом с телегой и говорил тихо:
- Этого Сасония я все едино достану. Все одно не жить ему, только бы
кто раньше не успел. Отомщу за тебя, за тетку Татьяну, вот поглядишь...
Кузьма все слышал, но говорить не мог, только моргал, глазами
показывая, что слышит и верит. Было это осенью девятнадцатого.
Данила Афанасьев сдержал свое слово. По первому, еще рыхлому снегу
банду, возглавляемую Сасонием Пилюгиным, но фактическим командиром которой
был старый и хитрый, как матерый лис, Ловыгин, партизаны заманили в Летний