"Анатолий Иванов. Печаль полей (Повести)" - читать интересную книгу автора

замерз бы там, если бы не сынишка Степка да не Данила Афанасьев, неотлучно
сопровождавшие его повсюду. Продуктовый обоз из шести тяжело груженных саней
тогда удалось отстоять и пригнать в волость, и только там, когда запаленные
лошади остановились, обнаружили, что ни на одной из подвод Кузьмы Тихомилова
нет. Ни слова не говоря, Данила Афанасьев вскочил на свежего коня,
двенадцатилетний теперь уже Степка - на другого и помчались к месту стычки с
бандитской шайкой. Там и нашли полузамерзшего своего отца и командира,
лежавшего в заснеженных кустах. Придя в себя, он сказал:
- Неужто все сволота Ловыгин гуляет? Сасония Пилюгина остудили, а этот
все не успокоится.
- Не должно, чтоб он, - засомневался Данила. - Он и при Колчаке
трусливо поджимал хвост.
- Молокосос! - рассердился Тихомилов. - А я кишкой чую - не с Пилюгиным
мы дрались, а с Ловыгиным. Да хитер был, как старый лис. Ну, я его выслежу!
Но выследить Ловыгина, отца Федотьи, что была женой Сасония Пилюгина,
не удалось ни тогда, ни после. Федотья, настоявшая похоронить своего мужа в
его родной деревне, в Романовке, а сама после гражданской жившая безвыездно
в Березовке, в большом отцовском доме, на допросы об отце говорила:
- Откуда я знаю, где он? Тут жил, покуда вы с шашками по холмам
скакали, пущай, грит, скакают, доскакаются... - И начинала размазывать слезы
по худым щекам. - А после и сгинул. Утром встала - а его кровать остыла.
Может, от вас сбежал со страху, а может, сами вы его и вытянули тайком с
постели... Оставили меня с дитем несмышленым!
- Ты не ври, Федотья! - пробовал было Кузьма проявить строгость. - И не
пускай мне тут длинные сопли. Где он таится? А не то...
- А вы поищите! - зверела Федотья. - Че грозишь, пес однорукий? Мужика
вы моего убили, мельню отобрали. Кабак давным-давно перестал быть, постоялый
двор тожеть... Ну, кони ишо есть у меня, хлеб сею, батраков держу - так это
вашим законом дозволяется, все они в вашем батрачкоме записаны. Налоги я
плачу полностью. Значит, и не пужай, а то обмараюся.
- Ну, гляди! Поймаем его, тогда и вправду накладешь. Уж наведем с тебя
спрос. За укрывательство бандита.
- Ишь ты! - уперев руки в бока, выставлялась Федотья. - Натянул
кожанку - и грозишь! Не за укрывательство спрос хошь навести, а за вонючку
свою. Да я-то при чем? Жену твою Сасоний убил. Он - ее, а вы - его. В
расчете, значит. Начисто искрошили друг дружку люди, господи, где ж ты?!
Пожар на бывшем Пилюгинском хуторе возник не сам собой. Глухой и душной
июльской ночью из холмов бесшумно вышли какие-то люди, из больших бидонов
щедро облили керосином и без того пересохшие за лето мельницу, каждый амбар,
каждый барак и подожгли. Сколько было этих людей - неизвестно. Пустых
бидонов потом насчитали больше дюжины. Если каждый нес по два бидона,
значит, поджигателей было человек шесть-семь. Постройки взялись все разом,
небо окрасилось ярким заревом, закачалось, будто там, наверху, полоскалось
кровавое, невиданных размеров полотнище. Бараки тогда пустовали, лишь в
одном жил Андрон с женой да двое холостых парней, выделенные обществом для
обслуживания мельницы. Они едва успели вывалиться в окошки из пылающего
костром барака, причем у жены Андрона затрещали и вспыхнули разлохмаченные
во сне волосы, она, пронзительно завыв, горящей головешкой покатилась по
земле, Андрон метнулся к ней, сорвав на ходу исподнюю рубаху, обмотал ею
горящую голову жены, чтоб затушить огонь. Огонь затушил, но когда размотал