"Юрий Иваниченко. Эдик - Валентин" - читать интересную книгу автора

додумался захватить видеокамеру. Теперь, кстати, на полгода отделу хватит
- разгребать ай-би-эмовское матобеспечение.
Определил я позиции, навалился на Эдика - и уговорил. Дальнейшее было
делом техники: с заявлением приехал к себе, собрал все нужные резолюции и
выколотил в рекордные сроки приказ. Эдик еще вещи в багажном отделении не
получил, а уже ордерок на комнату в малосемейке лежал у меня в кармане.
Как Макей воевал, спохватившись! Но поезд ушел.
Из Юго-Восточного филиала Эдик ушел, а ко мне, фактически-то, и не
пришел. Ну что сказать? Должен был, конечно, я предвидеть, к чему приведут
мои горячие заверения, что-де главное - искусство, что наша информатика -
лишь кусок хлеба, временное занятие до тех пор, пока он, Эдик, не станет
вровень с великим Валентином Седовым, а может быть, даже чуть дальше
пронесет знамя изобразительного искусства. На благодатную почву падали
слова, что и говорить - на благодатную. Хотя должен сказать, что и _дело_
в первые месяцы по его возвращению не сильно страдало, даже скажу больше:
почти все камни в высокую репутацию Центра, в то, что сейчас - до сих пор
- мы практически не ограничены в деньгах, и я второй год шарю по выпускам
политехов, подыскивая самых лучших ребят, - заложены именно в те месяцы,
много - полтора года, пока длился у нас с Денисовым "медовый месяц".
Поступил я, как у нас не было принято, но иногда происходило, явочным
порядком: Эдик получил максимально возможную свободу. Ему (представляете,
чего это стоило мне!) даже была предоставлена возможность _не ходить_
ежедневно на работу, причем безо всяких записок и предупреждений. И на
работе - никаких мелочей, никакой доводки, даже проверку я старался
подстраховать еще кем-то, а обычно вообще отдавал в другие руки. От Эдика
требовались идеи, требовались ходы, требовалось преодоление тупиков, в
которых то и дело увязали наши плановые работы. И надо сказать, справлялся
Эдик блестяще. Нет, "справлялся" - недостаточное, канцелярское слово. Не
"справлялся" и не преодолевал, а как-то перестраивал проблему - и
открывались новые горизонты. Я не раз пытался его расспросить, как это у
него внутри происходит; Эдик вроде не стеснялся, рассказывал, вот только
мне так и не удалось ничего поймать. Может быть, очень уж мы разной породы
люди. Вроде у него перед внутренним взглядом появлялось некое обширное
поле, установленное ловкими "превращалками" - это, значит, процессорами, и
вот, опираясь на них, Эдик искал маршрут для дрессированного
пластилинового человечка, т.е., в его мире, для задания. Почему так, а не
эдак - понять совершенно невозможно. Ну да бог с ним. А нейрокомпьютеры он
представлял себе еще интересней: четырехмерная живая сеть, и в ней гоняет
пушистый голубой мячик нечетный теннисист. Вопрос "почему", естественно,
также излишен. Единственная трудность для Эдика состояла в том, что по
неведомым ему причинам "поле" вдруг оказывалось выкрашенным в оранжевый, а
он на таком человечка гонять не мог, начинались дыхательные спазмы, а
четырехмерная сеть имела тенденцию тяготеть к запутыванию, и требовалось
время, чтобы наступило прояснение. Да, и еще пару раз нечетный теннисист
оказывался четным, и каждый раз это означало срыв сроков и неделю визитов
в здравпункт, где Зоинька вкалывала в тощие эдиковы ягодицы курс
витаминов. И все же работал Эдик вполсилы; подозреваю даже, что эти игры в
чет-нечет и оранжевое вместо зеленого отражали вовсе не утомление и не
истощение творческих возможностей, а нежелание выкинуть "седовщину" из
головы.