"Сергей Михайлович Иванов. Утро вечера мудренее (о сне) " - читать интересную книгу автора

одиночества и печали. Возможно, догадка Освальда и верна. Д. Гранин и
А. Адамович в "Главах из блокадной книги" рассказывают, как маленькие
ленинградцы, умиравшие в блокаду от голода и истощения, целыми днями
сидели на кровати и тихо раскачивались взад и вперед.
К концу ночи всякий сон становится беспокойным и неглубоким:
увеличивается доля быстрого сна, сопровождаемая сновидениями; возрастает
поток импульсов из переполненного мочевого пузыря и пустого желудка, от
мышц, уставших пребывать в относительной неподвижности. Ко всему этому
прибавляется свет и шум проснувшегося дня. Мы уже проснулись, но на нашей
электроэнцефалограмме еще нет ритмов, свойственных полноценному
бодрствованию. В эти мгновения мы думаем, говорим и действуем спросонок.
Но вот и ритмы появились, а работоспособность еще дремлет. Вот почему нам
всегда неохота вставать, и многие любят поваляться в постели до последней
минуты. Недаром американский психолог и философ Уильям Джемс, который был
рабом этой привычки, посвятил ее анализу одну из самых вдохновенных
страниц своей "Психологии" и, главное, поместил этот анализ не в раздел
"Привычка", а в раздел "Воля". "Воля, - говорит он, - обнаруживается
тогда, когда мы делаем не то, что нам хочется". Из-за того, что
работоспособность и бодрость еще дремлют, мы, хотя и проснулись
окончательно, некоторое время смотрим на жизнь довольно мрачно и скорее
склонны утверждать, что не выспались, чем выразить удовлетворение сном.
Часто ли вы встречали человека, который говорил бы: "Ох, и выспался я
сегодня на славу"? Почти каждый уверяет, что спалось ему сегодня так себе.
О люди! Почему они не спрашивают себя, как им бодрствовалось!


ТОЩИЙ КОШЕЛЕК

Пациенты Освальда о своей гимнастике и понятия не имели, их сознание
теплилось ровно настолько, чтобы запоминать отрывки сновидений. Но зачем
сознанию так необходимо отключаться от внешнего мира? Зачем мы ложимся с
наступлением ночи в постель, нам более или менее понятно: суточный ритм,
рептилии и так далее. Правда, как выясняется, рептилии застывали и от
яркого света, так что дело несколько осложняется. Ну, да ладно: между нами
и рептилиями все-таки дистанция огромного размера. Но разве нельзя, если
зов предков столь неумолим, просто лечь в постель и предаться размышлениям
или грезам. Спать-то зачем? Зачем терять сознание?
Во все века человечество полагало, что сон это отдых, и мы уже не
один раз говорили об этом, цитируя и Шекспира, и Томаса Манна. Физиологи
соглашаются с этим, но лишь отчасти. Наши гипногенные зоны, читаем мы в их
трудах, оживают не только от приказа биологических часов, ориентированных
на суточный ритм, но и от субъективного ощущения, что мы утомлены.
Что же скрывается за этим субъективным ощущением? Что у нас может
устать? Нервные клетки, говорят физиологи, уставать не могут. Сравните
нейрон с сердцем. Цикл возбуждения и сокращения сердца длится десятые доли
секунды, отдыхает оно столько же, и этого ему вполне достаточно. Цикл
возбуждения нейрона намного короче - тысячные доли секунды. Но нет никаких
оснований считать, что для отдыха ему не хватает таких же микроинтервалов
между работой. Да нейроны и не думают отдыхать.
Другое дело - мышцы. Мышечное утомление, накопившееся за день (даже у