"Сергей Михайлович Иванов. Утро вечера мудренее (о сне) " - читать интересную книгу автора

вскрикнула и улыбнулась. Она внезапно увидела себя маленькой, среди своих
кукол. Другая увидела себя с новорожденным ребенком на руках; ребенок этот
уже давно стал взрослым. Третья очутилась в своем родном Утрехте, в
соборе, и услышала рождественский хорал.
Когда электрод нейрохирурга вызывает к жизни запись прошлого, писал
Пенфилд, это прошлое развертывается последовательно, мгновение за
мгновением, как в кинофильме. Время в этом фильме всегда идет вперед с
неизменной скоростью. Но в отличие от настоящих фильмов, оно не
поворачивает вспять и не перескакивает на другие периоды. Если убрать
электрод, фильм оборвется, но, поднеся электрод к той же точке, его можно
продолжить. Если же электрод попадет в другую точку, на экране сознания
могут вспыхнуть сцены другого периода жизни.
Известие об открытии Пенфилда облетело весь свет. Врачи вспомнили
удивительные случаи гипермнезии, или сверхпамятливости, проявлявшейся при
чрезвычайных обстоятельствах. В горячечном бреду люди вдруг начинали
говорить на языке, которым не пользовались полвека или на котором говорили
когда-то даже не они сами, а их близкие. Спасшиеся при кораблекрушениях
рассказывали, что, когда они погружались в воду, перед ними проносилась
вся их жизнь и с такими мельчайшими подробностями, о которых они никогда
прежде не вспоминали. Такие же подробности всплывают в памяти под
гипнозом, если человека просят рассказать о каком-нибудь периоде его
жизни.
В фильмах, которые видели пациенты Пенфилда, никогда не встречались
образы, связанные с выполнением серьезной работы, с принятием решений, с
сильными эмоциями - со всем тем, к чему сознание могло хоть раз вернуться
и что могло исказиться при воспоминании. Фильмы содержали лишь фон,
который окружает человека в обыденной жизни, не вызывая заметных душевных
реакций. Это та часть жизни, которая проходит мимо сознания и благодаря
забвению сохраняется во всей своей неприкосновенности. Материал
гипермнезии того же рода. Язык, на котором мы говорим в детстве, мы не
учим: это стихия, в которой мы живем, не думая о ней. Картины,
проносившиеся перед взором утопающих, были все тем же забытым и никогда не
вспоминавшимся фоном.
Наша память хранит во много раз больше того, что мы воспроизводим в
обычной жизни. Может быть, она вообще хранит все, что попадалось нам на
глаза и задерживалось в поле зрения хоть на миг. Когда мы останавливаем
свой взгляд на предмете, он, как говорят психологи, становится для нас
фигурой, а все остальное фоном. Но чтобы выделить фигуру из фона, нужно
мгновенно оценить сам фон. Бессознательная память, над которой время не
властно, храня в себе бесчисленные образы среды, употребляет их как
эталоны при встрече с новыми объектами и этим оказывает неоценимую услугу
сознанию. Объем долговременной памяти измерениям не поддается, но ее
"пропускную способность" измерить можно. В многочисленных экспериментах
было установлено, что из двух одинаковых по величине "кусков" лучше
запоминается тот, в котором содержится меньше информации. Долговременная
память весьма чувствительна к перегрузкам. Легче всего она усваивает то,
что связано с прошлым опытом. Она не любит новизны.
Если событие совершенно выпадает из общего порядка вещей и не имеет
ни причин, ни следствий, говорит Честертон в одном из своих рассказов,
ничто в дальнейшем не способно воскресить его в памяти. У людей открыты