"Ивановъ-Разумникъ. О смыслъ жизни " - читать интересную книгу автора

сценами между другими лицами романа. Такое сопоставленiе все время дълаетъ
самъ Ф. Сологубъ, подчеркивая разницу между чистымъ свътомъ осiянной наготой
и грязнымъ мъщанскимъ отношенiемъ къ ней; это особенно слъдовало бы имъть въ
виду тъмъ читателямъ, которые возмущаются порнографичностью этого романа
Ф. Сологуба. Безпрестанно предлагаетъ онъ читателю сравнивать отношенiе къ
"тълесной красоте" с одной стороны - Саши и Людмилы, съ другой - "пьяныхъ и
грязныхъ людишекъ", Передонова и присныхъ его. "Воистину въ нашемъ въкъ
надлежитъ красотъ быть попранной и поруганной" - говоритъ онъ про
послъднихъ; и попираютъ они красоту тъла не только закутывая его въ
капустныя одежки, но и открывая его грубо и цинично. Культъ красоты, культъ
тъла - это культъ Ф. Сологуба; но когда Грушина (въ "Мелкомъ Бъсъ")
собирается на маскарадъ и одъвается "головато", то авторъ замъчаетъ отъ
себя: "все такъ смъло открытое у Грушиной было красиво - но какiя
противоръчiя! На кожъ - блошьи укусы, ухватки грубы, слова нестерпимой
пошлости. Снова поруганная тълесная красота!" (ibid., стр. 347). Еще болъе
намъренно противопоставлены другъ другу главы ХVII-ая и ХVIII-ая романа: въ
первой изъ нихъ обрисовываются "чистымъ свътомъ осiянныя" отношенiя Саши и
Людмилы, а во второй, непосредственно рядомъ - мимолетная и циничная связь
Передонова и Гудаевской; и если блюстители мъщанской нравственности, по всей
въроятности, склонны будутъ снисходительно отнестись къ этой связи и строго
осудить странныя отношенiя Саши и Людмилы, то Ф. Сологубъ, наоборотъ,
осуждаетъ первую и пытается идеализировать вторыя. Удается ли это ему? Или,
иными словами: дъйствительно ли найденъ выходъ изъ передоновщины?
окончательно ли побъжденъ страхъ жизни? отогнана ли сърая недотыкомка
мъщанства завътнымъ словомъ "красота"?

И да, и нътъ. Мы увидимъ ниже, что въ своей попыткъ выхода Ф. Сологубъ
несомнънно стоялъ на върномъ пути въ томъ отношенiи, что онъ пересталъ
искать цъли и смысла жизни въ мiръ трансцендентнаго - на землъ Ойле или въ
царствъ блаженнаго безумiя; онъ ищетъ его въ мiръ имманентнаго -и не черезъ
двъсти-триста лътъ, а немедленно, сейчасъ же, въ настоящiй моментъ. И въ
этомъ онъ правъ. Правъ ли онъ однако, когда весь смыслъ даннаго момента, всю
полноту переживанiй онъ хочетъ заключить въ рамки одного слова "красота"?
Конечно нътъ, и по многимъ причинамъ. Начать съ того, что весь эпизодъ Саши
съ Людмилой, какъ выходъ изъ передоновщины - неубъдителенъ. Саша и Людмила -
это еще дъти, тъ самыя дъти, которыхъ Ф. Сологубъ называетъ сосудами Божьей
радости надъ землею и которыя пока еще свободны отъ гнетущаго влiянiя
передоновщины; но въдь этому "еще" и "пока" долженъ прiйти конецъ.
Безобразная бабища жизнь уже стоитъ за ихъ плечьми, заглядывая въ ихъ лица
глазами, полными угрозъ... Угрозы эти заключаются въ томъ, что
физiологическая подпочва отношенiй Саши и Людмилы сдълается скоро для
перваго настолько же ясной, насколько и для второй; это подчеркиваетъ и самъ
Ф. Сологубъ (ibid., стр. 327 - З28). А когда Людмила дъйствительно
"приготовишку родитъ", какъ слишкомъ преждевременно увъряетъ всъхъ
Передоновъ, то въ чемъ же тогда будетъ выходъ изъ передоновщины? Этотъ фактъ
опять вдвигаетъ автора въ область обыденнаго, и ему приходится изобрътать
новые варiанты "осiянной чистымъ свътомъ красоты" для избавленiя отъ
передоновщины. Такъ, напримъръ, въ разсказъ Ф. Сологуба "Красота" (въ
сборникъ "Жало Смерти") мы снова встръчаемся съ попыткой оправдать жизнь
красотою.