"Ивановъ-Разумникъ. О смыслъ жизни " - читать интересную книгу автора

разговоровъ, ищетъ чего-нибудь яркаго, сильнаго, доказательнаго - и не
находитъ ничего. Попадаются нелъпыя фразы: "я убъжденъ, Ивановъ, что вы
списали задачу у Сироткина". Но развъ это убъжденiя? Пробъгаютъ отрывки
газетныхъ статей, чьи-то ръчи, какъ будто и убъдительныя, - но гдъ то, что
говорилъ онъ самъ, что думалъ онъ самъ? Нъту. Говорилъ, какъ всъ, думалъ,
какъ всъ; и найти его собственныя слова, его собственныя мысли такъ же
невозможно, какъ въ кучъ зеренъ найти такое же ничъмъ неотмъченное зерно"...
"Митрофанъ Васильевичъ вскакиваетъ и идетъ. - "Вздоръ, вздоръ! Нервы просто
развинтились. Да и что такое убъжденiя? Одно слово. Вычиталъ слово, вотъ
тебъ и убъжденiе. Катодъ, логарифмъ! Поступки, вотъ главное! Хорошъ шпiонъ,
который..." - Но и поступковъ нъту. Есть дъйствiя - служебныя, семейныя и
безразличныя, а поступковъ нъту. Кто-то неутомимо и настойчиво требуетъ:
скажите, что вы сдълали? И онъ ищетъ съ отчаянiемъ, съ тоской. Какъ по
клавишамъ пробъгаетъ по всъмъ прожитымъ годамъ, и каждый годъ издаетъ одинъ
и тотъ же пустой и деревянный звукъ"... Опускаю многiя прелестныя черточки
этого выдержаннаго разсказа, не желая удлинять цитатами изложенiе; но и изъ
этого немногаго ясно, какая и въ чемъ разница между двумя учителями
гимназiй - Передоновымъ и Крыловымъ, то-есть, иными словами - какая и въ
чемъ разница воззрънiй на мъщанство Ф. Сологуба и Л. Андреева. Для
Л. Андреева Крыловъ - представитель громадной массы, большинства, этическаго
мъщанства, но далеко не всякiй человъкъ, далеко не представитель жизни
вообще; рядомъ съ нимъ въ разсказъ идетъ ръчь о людяхъ другого типа, о
другой жизни - полной, интересной и разнообразной, проникнутой стройной
гармонiей борьбы и быстрой мужественной радостью (III, 251). Но и независимо
отъ этого ясно, что кромъ гг. Крыловыхъ есть люди, обладающiе не дъйствiями,
а поступками, убъжденiями, а не чужими мнънiями; есть люди - и такихъ не
мало - которые имъютъ въ своей жизни то опредъленное, яркое и убъдительное,
чего нътъ и не можетъ быть у Крылова и у всъхъ иже съ нимъ. Ф. Сологубъ не
призналъ бы такой отводъ закономърнымъ, такъ какъ для него всякая жизнь,
жизнь сама по себъ - сплошная передоновщина; Передоновъ - это всъ мы безъ
изъятiя, безъ исключенiя, Передоновъ - это сама дебелая и румяная, но
безобразная бабища жизнь. То, что для Л. Андреева является только
состоянiемъ большинства, для Ф. Сологуба оказывается неотъемлемымъ
свойствомъ человъчества; то, что для Ф. Сологуба является нормой, для
Л. Андреева оказывается случаемъ. Это мъщанство жизни Л. Андреевъ клеймитъ
мимоходомъ въ "Бенъ-Товитъ", добродушно (но и трагично) смъется надъ нимъ въ
"Оригинальномъ человъкъ", но иногда (и въ этихъ же разсказахъ) задыхается
подъ его тяжестью и испытываетъ тогда настоящiй страхъ жизни. Случается это
съ нимъ тогда, когда онъ подходитъ къ вопросу о причинъ и смыслъ зла,
царящаго въ мiръ.

II.

Отецъ Сашки (изъ разсказа "Ангелочекъ") больной, молчаливый, цълыми
днями лежалъ въ своей каморкъ и "думалъ о несправедливости и ужасъ
человъческой жизни"; объ ужасъ этой жизни говоритъ и Маруся ("Къ звъздамъ"):
"...Какъ можно жить среди тъхъ, кто избиваетъ своихъ пророковъ? Куда мнъ
уйти - я не могу больше. Я не могу смотръть на лицо человъка - мнъ страшно!
Лицо человъка - это такъ ужасно: лицо человъка"... Но зачъмъ брать такой
случай - избiенiе пророковъ? Ужасъ жизни, который долженъ быть побъжденъ