"Ярослав Ивашкевич. Красные щиты [И]" - читать интересную книгу автора

чтения, сперва тревожила такая ученость: не испортился бы характер у
невестки! Но Верхослава была женщина тихая, умом своим не гордилась и
кротко сносила нелегкий нрав Кудрявого. Слабая здоровьем, она долго не
беременела. Говорили даже - и Генрих об этом знал, - что Болеслав первые
два года после свадьбы не спал с женой; ведь ее выдали замуж тринадцати
лет, совсем еще девочкой. Наконец она все же родила дочь, некрасивую
косоглазенькую Салюсю, которой потом никак не могли найти мужа. Других
детей у Верхославы пока не было.
Генрих хорошо помнил время, когда невестка была на сносях. Она очень
ослабела, лежала в своей спальне за светлицей ткачих, и никого к ней не
допускали, кроме верной ключницы Мельхи, вывезенной из Руси, да супруга.
Но Генрих ощущал ее присутствие в замке; он забросил соколиную охоту, все
ходил от окна к окну в своей башне, смотрел на Вислу, на берег за Вислой,
на бескрайние леса, окружавшие Плоцк. И слезы душили его при мысли, что
Болеку можно подходить к ложу этой несчастной женщины, что холеные черные
кудри брата - гордость матери, которая не позволила остричь его даже в
семь лет (*15), говоря, что это языческий обычай, - рассыпаются по
маленьким грудям, теперь набухшим от молока. Но вот, по замку разнесся
слух, что начинаются роды; собрались отовсюду какие-то старухи, приехала
из Ленчицы княгиня Саломея верхом - была тогда распутица, иначе не
доберешься. Долго мучилась Верхослава и родила хилую дочь. Болеслав не
скрывал гнева - легко ли, венгерка брата Мешко что ни год рожает крупных,
здоровых ребят, - а княгиня Саломея с гордостью говорила о своих
познанских внуках.
Она-то первая и догадалась обо всем. Правда, Генрих к тому времени сам
понял, что больше не в силах таить свои чувства; хоть обычно влюбленные
долго не замечают, что на них указывают пальцами. Понимала это и
Верхослава, но о любви между ними никогда не было сказано ни слова. Став
после смерти матери вроде бы опекуншей Генриха, Верхослава советовала ему
воспользоваться временем, пока он еще не должен править своим уделом, пока
у него нет двора, нет жены, о которой надо заботиться. Пусть посмотрит
другие края, побывает при дворе кесаря, которому он все равно обещан в
заложники. Там наберется он ума-разума, а может, разведает намерения и
замыслы кесаря: верно ли, что тот хочет превратить польские уделы в свой
лен? При краковско-плоцком дворе толкуют разное, но ни дворяне, ни
епископы не могут понять, как это случилось, что князь Кривоустый нес в
Мерзебурге меч перед императором Лотарем (*16) и его не хватил удар, как
три года спустя.
Генрих понимал: княгиня говорит это просто так, чтобы удалить его от
двора и прекратить пересуды. Планы и притязания кесаря были известны, и уж
кому-кому, а не Генриху, неопытному юнцу, распутать интриги, которые
плетутся при кочующем дворе кесаря в Риме, в Бамберге, в Регенсбурге, да
козни Агнессы и ее сестриц, особ властных и спесивых. Все они раньше
вертели племянником, ныне уже покойным королем Генрихом, пока кесарь
пребывал в Святой земле и зимовал в Константинополе, под хранительной
сенью черного орла, в замке своей свояченицы Берты, жены восточного
императора (*17).
Теперь все эти женщины, как говорила Гертруда, слетелись к одру кесаря
и ждут, когда он испустит дух. Да, смерть короля Генриха в прошлом году
была для них ужасным ударом - Генрих любил теток, и они его баловали.