"Ярослав Ивашкевич. Красные щиты [И]" - читать интересную книгу автора

Ее, видно, ничуть не тревожило, что между канцелярией Конрада III и
канцелярией Альфонса недавно возник спор: в Германии не соглашались
титуловать Рихенцу "императрицей" и заявляли кастильцу, что в имперских
грамотах его супруга может, самое большее, именоваться "королевой всех
испанских земель". Спору этому, как уверяла Гертруда, был зачинщиком
надменный Фридрих Швабский (*19), племянник кесаря, все больше входивший в
силу при дворе умирающего владыки. Поговаривали, что он-то, вероятно, и
будет назначен опекуном малолетнего Фридриха, младшего кесарева сына, а
вовсе не австрийцы, единоутробные братья кесаря (*20), которых
поддерживали сестры, столь влиятельные при дворе. Оттон Фрейзингенский
(*21), Леопольд и Генрих по прозвищу "Язомирготт" (*22) уже сидели здесь -
правда, не в самом Бамберге, а в окрестностях, - пока в императорском
дворце шел между дамами спор, кого избрать опекуном наследника.
Но все эти сложные дела не волновали Рихенцу и ее юного поклонника, чей
тоненький голос и нежно воркующая виола всякий день звучали среди
окрестных скал над монастырем и водопадами. Генрих часто спускался в
долину. У подножия горы, где начинались зеленые луга, напоминавшие ему
Ленчицу, стояло выбеленное известью длинное, широкое и плоское здание
мужской обители - святые отцы Ортлиб и Оттон фон Штуццелинген, проживавшие
там, были приверженцами графского рода Бергов. Кроме этих двух
высокопоставленных духовных особ, в обители было множество монахов;
занимались они тем, что пользовали больных, стекавшихся к ним со всего
края.
При монастыре была небольшая пристройка с квадратным двориком, наглухо
огороженным высоким частоколом из толстых бревен. Здесь милосердные братья
содержали скудоумных и даже буйнопомешанных - никто другой не желал о них
позаботиться, и беднягам, останься они у себя в селах или замках, грозила
голодная смерть. В чисто выбеленных кельях пристройки, куда Оттон и Ортлиб
почти не заглядывали, больных было немного, все спокойные, тихие
меланхолики. Среди них находился рыцарь, повредившийся в уме после того,
как его стукнули по голове окованной железом дубинкой. Он обычно сидел
один в своей келейке и зычным голосом выкликал по именам своих слуг,
которых уже давно в живых не было. Порой этот седовласый, угрюмый старик
распевал какие-то диковинные песни, - они назывались "романсами" - и тогда
в его голосе звучала подлинная страсть. Говорили, что молодым он ездил в
Испанию и там научился этим песням. Тэли подолгу сидел на завалинке под
окном его кельи и все слушал, слушал, пока безумец не умолкал. Вскоре
мальчик приспособился подыгрывать старику на виоле и тихонько перебирал
струны, когда тот выводил свои чудные песни о любви и геройских подвигах.
Из женского монастыря приходила сюда славившаяся набожностью полуслепая
старуха Вальбурга - рассказывать Ортлибу о своих видениях. Она усаживалась
на скамье у входа, а Ортлиб - на колоде, что лежала напротив. Пригревшись
на солнце, старуха улыбалась беззубым ртом и не спешила приступить к
рассказу. Тэли обычно прятался неподалеку, в белесых лопухах у ограды; и
он и Ортлиб выжидающе смотрели на монахиню. В руках у Ортлиба был наготове
кусок пергамента, прикрепленный гвоздиками к деревянной дощечке, и
тростниковое перо. Вальбурга, усмехаясь и мечтательно устремив незрячие
глаза в пространство, на яркое солнце, долго молчала.
- Я видела... - произносила она наконец еле слышным голосом. - Я
видела! - повторяла уже громче, уверенней, и слова лились из ее уст