"Ярослав Ивашкевич. Красные щиты [И]" - читать интересную книгу автора

- Разумеется, княгиня, - решился он наконец прервать ее, - все мы
способны заблуждаться, но княгиня Саломея была весьма благочестивой
женщиной и, главное, любящей матерью.
- Бывают положения, когда надо поступиться материнскими чувствами ради
вещей более важных, - запальчиво возразила Агнесса. - Иной раз следует
забыть о том, что ты мать или жена...
Мейстер Оттон поднял брови и посмотрел на нее с изумлением.
- Разве не ясно, - продолжала княгиня, - что, если речь идет о благе
государства, мы обязаны забыть о себе? Обстоятельства требуют жертв. О,
мой дед хорошо это понимал.
Она минуту помолчала, и снова безудержным потоком полились горькие,
страстные слова - все, что давно уже накипело у нее на сердце.
- Вот Генрих, - говорила она, - мой деверь, сын графини Берг,
удивляется, что я разговариваю по-польски и по-русски, что, как польская
княгиня, держу при себе повязанных платками русских служанок. А ведь я,
дочь и сестра императоров, отреклась от своей родины, чтобы стать полькой,
и, быть может, сильнее люблю Польшу, нежели любил ее сам Кривоустый.
Тут ужаснулась Гертруда, память о родителях была для нее священна.
- Да, да, я думала о ее благе больше, чем он. То есть не я, а мой муж,
князь Владислав. Я не хотела бежать к чехам и к императору, я до
последнего дня оставалась в Кракове, но меня оттуда выгнали. И ты, Генрих,
ты ведь тоже шел с ними на Краков. Знаю, тебя эти дела не очень волнуют,
однако ты был среди тех, кто осаждал нас. А за что? За то, что я хотела
следовать примеру Болеслава Храброго, Болеслава Щедрого, наконец,
Кривоустого! Да, они собирали в одну руку все бразды, потому и были
могущественны, потому их уважали люди. А Владиславу за то, что он хотел
идти по пути своих предков, только и осталось сейчас, что охотиться с
соколами в Альтенбурге да бражничать за одним столом с челядью. Я вам не
желаю зла, но и Болеслав, и Мешко еще поплатятся за это! Вот уже Чешский
Владислав (*29) их теснит и распоряжается на их землях как хочет, а Якса
из Мехова, зять того злодея, того страшного человека...
Все смущенно потупились, но Агнесса и бровью не повела.
- О да, - подтвердила она, - это был страшный человек, истинное
чудовище, сын Велиалов. И все же мы его сокрушили, как Храбрый - Безприма,
как Казимир - Маслава, как ваш отец... Збигнева (*30). Те-то были еще
беспощадней, Кривоустый Збигнева убил...
Генрих вскочил с места, хотел что-то сказать, но слова застряли у него
в горле. Гертруда, очень бледная, беззвучно шевелила губами - она
молилась. Генрих молча сел. Увы, Агнесса права, отец убил своего брата, -
взял в плен и ослепил, после чего тот сразу умер, - об этом знала вся
Польша.
- Однако я вашего отца ничуть не виню, - продолжала Агнесса. - Он
сделал это с благой целью; правда, папа потребовал его потом на суд и
наложил покаяние, но это епископы, которые за бунтовщика стояли, настроили
папу против Кривоустого. А он вынужден был так поступить. Папа, конечно,
ворчал, да все это чепуха: папе не понять, каким должен быть настоящий
король, всякий папа ненавидит настоящего короля; так возненавидел папа
моего деда, так довел до гибели вашего Щедрого - да что я говорю, вашего!
Нашего! Земля ведь эта - наша общая.
Она внезапно умолкла, задумалась, глядя куда-то вдаль, словно увидела