"Ярослав Ивашкевич. Красные щиты [И]" - читать интересную книгу автора

перед собой эту землю. Генрих с улыбкой наклонился к Агнессе и спросил:
- Вислу помнишь?
Столько чувства было в его голосе, что Агнесса, вздрогнув, посмотрела
прямо в его голубые глаза. По лицу ее промелькнуло выражение нежное и чуть
ироническое.
- Помню, - ответила она после минутного раздумья, - очень даже хорошо
помню. Но помню и другое. Когда после свадьбы в краковском замке мы с
мужем направлялись в свои покои, нас провожали знатнейшие вельможи Польши
и Германии, среди них мои братья Язомирготт и Альбрехт, который тогда
недавно обручился с Аделаидой - мир ее праху, - и все епископы, а на
свадьбе было их четверо. И вот ваш отец вдруг остановил шествие, подозвал
меня и Владислава и повел в ту часть замка, к которой примыкает
недостроенная каменная часовня Герона (*31). Отец ваш отворил тяжелую
дверь и при свете факела, который сам нес в руке, указал вовнутрь часовни
- там, на подушке из заморского бархата, лежала... корона.
При этом слове Оттон фон Штуццелинген тихо ахнул, а у Генриха мороз
пробежал по спине.
Упоминание о золотом венце, об этом священном символе королевской
власти, окруженном столькими легендами, наделенном мистической силой,
которая сообщается ему недоступным людскому разуму таинством помазания, -
потрясло их души. Генриху еще не доводилось слышать, что его отец хранил у
себя корону - вожделенную, загадочную, которая некогда слетела с головы
его двоюродного деда (*32).
- У Кривоустого была корона? - с любопытством спросил Оттон.
- Да, она сияла тогда перед нашими глазами, а князь наклонился над нею
и сказал: "Если на вашей совести будет меньше грехов, нежели на моей,
господь, быть может, возложит ее на вашу голову".
Агнесса внезапно засмеялась сухим, злым смешком, от которого всем стало
не по себе. Гертруда перекрестилась.
- Да, как же! Корона ждет не дождется, чтоб мы повесили ее на гвоздь у
себя в альтенбургском замке... Потом мы видели ее в Кракове, но перед
смертью Кривоустого епископ увез ее в Гнезно (*33). Впрочем, корона была
поддельная, это известно; она была лишь тенью, призраком, эхом той
подлинной, которую Щедрый взял с собою в Осиек. Там и лежит корона Щедрого
- то ли в монастырской казне, то ли в гробу этого короля-монаха, в его
могиле, в земле, всеми забытая, пропавшая без вести, затерявшаяся на веки
вечные в хаосе, который все растет, все ширится... Ах, Генрих, запомни мои
слова и передай их своим братьям: Болеку с его кудряшками да Мешко
премудрому, которого за ум еще в детстве прозвали "Старым". Пусть знают,
что их отец хранил в краковском замке... корону.
И во второй раз Агнесса с дрожью в голосе произнесла это слово; жестоко
страдая от своего унижения, она, видимо, была не в силах это скрыть. Оттон
фон Штуццелинген, заинтересовавшись ее рассказом, поудобней уселся в
кресле и обратился к неудавшейся королеве с вопросом:
- И все же мне непонятно, откуда могла быть у Кривоустого корона?
- Он всю жизнь мечтал о ней, вот и велел сковать из золотой пластинки
эту игрушку да вставить два-три камешка. Чего проще!
- Ну нет, княгиня! - недоверчиво скривился Оттон. - Не такой это был
человек, чтобы тешиться столь греховными забавами. Коронование - великое,
святое таинство, и Болеслав вполне понимал его высокий смысл...