"Борис Васильевич Изюмский. Соляной шлях (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

На следующее утро Евсей вышел из хаты спозаранку. Анне и Ивашке
разрешил еще поспать: их головы мирно покоились рядом на круглом узком
валике.
"Пусть позорюют, - подумал тепло о детях, - может, теперь кончатся их
невзгоды, худая одежа и бессолье".
И впрямь рассудить: чем они хуже Путятовой дочки?
За какие грехи родителей должны быть в ответе?
Разве только за то, что появились на свет не в хоромах, а в землянке?
Птичка-"соседка" накликала чиликаньем первый снег. Стояло тихое
предзимье.
"Надобно с надворья обить дверь соломой, прижать дубьем, - решил
Евсей. - Аннуська молодчина, уже заготовила для топки сухой бурьян и
камыш, сделала из сушеного помета котяхи. Вишь, перед сенями рогожку даже
положила, грязь с ног вытирать".
Настроение у Бовкуна было хорошее, как у человека, честно
исполнившего свой долг. Он шел в гору широким шагом, миновал Прорезную,
Кияновскую улицы и в какой уже раз прикидывал, как распорядится
заработком, заживет вольным человеком.
Путята заставил себя ждать долго. Потом позвал в гридню. Был он
сегодня хмур, глядел исподлобья - словно подменили человека. Наконец
спросил зло:
- А волов-то сколь в пути оставил?
Евсей посмотрел удивленно:
- Трех... Один от стрелы половецкой пал, другого вепрь одолел, а
третий издох, сами не ведаем отчего.
У Путяты запрыгали скулы, пальцы сжались в кулак:
- Не ведаешь? Волов загублять - так ведаешь! А может, ты их, черна
душа, продал? Теперь будешь отрабатывать! Не то в холопы продам!
Кровь кинулась в лицо Евсея. Прижав подбородок к груди, он пошел на
Путяту, хрипя:
- Это я-то - черна душа? За тобой, злыднем, света не видно!
Путята позвал:
- Стража!
Будто из-под земли выросли дружинники.
- В поруб обманщика! Меня убить хотел...
Евсею скрутили руки, поволокли куда-то. Он успел только крикнуть
тысяцкому:
- Погоди, за все ответишь! За все!
Ему забили рот кляпом, пиная, повели через двор.


ГОРЬКИЙ ПРАЗДНИК АНФИМА

Анфим так увлекся работой, что потерял счет дням. Мастерская, в
которую он перенес свой немудреный гранильный станок, деревянные круги для
полировки, пилки, сверла, резцы, была небольшой, но с двумя оконцами,
затянутыми слюдой. Анфим, привыкший к тому, что дома оконца на ночь
задвигались досками, подивился такой роскоши.
Было великим наслаждением давать жизнь тусклому, серому камню, через
пленку железа, марганца добираться до его сияющей души. И тогда камень,