"Елена Якобсон. Пересекая границы (Революционная Россия - Китай - Америка) " - читать интересную книгу автора

одной комнате мои родители устроили нечто вроде гостиной: одна кровать
поднималась и прислонялась к стене, превращаясь в обитую материей спинку, а
другая ставилась вдоль стены, и получался диван. Кровати покрывались
кавказскими коврами и подушками, привносящими ноту восточной роскоши. Около
окна стоял большой стол, и скоро появилось пианино. Откуда взялись все эти
предметы, я не знала.
Вторая комната служила буквально для всего: там мы ели за круглым
столом, стоявшим посередине комнаты, там спали я, моя сестра и вернувшаяся к
нам Аграфена. Для сестры это была детская, для меня - классная. Сестра до
сих пор спала в деревянном ящике, но отец приспособил к нему ножки. Когда
сестра не спала, ящик покрывался крышкой и превращался в стол. Няня и я
спали на двухъярусной кровати - я наверху, няня внизу.
Центрального отопления не было, и каждая квартира отапливалась дровяной
пузатой печкой, установленной самими жильцами. Она стояла в углу и зимой
требовала постоянного к себе внимания. Еду готовили на общей кухне на
примусах. Можно было бы готовить и на дровяной печи, но дрова экономили для
отопления.
Я в раннем детстве была свободна, ничем регулярно не занималась, а
теперь просто окаменела, когда мама сказала будничным голосом: "Завтра ты
пойдешь в школу". В девять лет я еще плохо читала. И вдруг я оказалась за
партой в большой комнате среди множества детей моего возраста. Некоторые
дети носили странные новые "революционные" имена - Владилен, Лениан или
Прогресс. Я не имела ни малейшего представления о том, что происходит в
классе, никто со мной не заговаривал, и я, конечно, тоже ни с кем не
говорила. На переменке мне понадобилось в туалет, но я не знала, где он, а
спросить стеснялась... и напрудила лужу.
Продрогшая, мокрая и несчастная, я села на пол в коридоре и
разрыдалась. Никто не мог заставить меня снова войти в класс! Я была
безутешна. Каким-то образом разыекали маму, и она забрала меня домой. В эту
школу я больше уже не пошла.
В 1922 году в Москве царил такой хаос, что никто не следил за тем, в
какую школу ходит ребенок. Мама просто отвела меня в другую школу, ближе к
нашему дому, так что я одна могла дойти до нее пешком.
К этому времени я уже была более искушенной и знала, как найти туалет.
То, что я еле читала, никого не интересовало. Советские школы следовали
новому "революционному" методу обучения, который, кстати, на самом деле был
системой, использовавшейся в американских дальтонских школах (Dalton
School). Ученики не сидели за партами, поставленными аккуратными рядами, не
переписывали отрывки из учебников, не учили наизусть правила грамматики и
арифметики. Детей разбивали на рабочие группы, и каждой задавали
определенную тему. Система эта должна была способствовать "духу
коллективизма", но учителя не умели ею пользоваться. Работавшие в школе еще
до революции, они терялись и не понимали, что от них требуется. Новые же
учителя, назначенные коммунистическими властями, не обладали достаточными
знаниями, чтобы преподавать в такой нерегламентированной обстановке.
Однажды я вошла в класс и увидела новую девочку, темную маленькую
фигурку, одинокую и напуганную. Я села рядом с ней. Девочка придвинулась ко
мне, взяла меня за руку, и так держась за руки, мы провели весь день,
прижимаясь друг к другу, как два щенка. Мы не очень-то продвинулись в работе
над заданной темой, но на нас никто не обращал внимания. В конце дня плотный