"Сергей Яковлев. Письмо из Солигалича в Оксфорд" - читать интересную книгу автора

разговор по существу, я хмуро отвечал, что меня кудa больше беспокоит
собственная бездомность.
- Дорогой мой, но вы же не пойдете на улицу стрелять! - уверенно
возразила Варзикова, не обращая внимания на мой осипший голос.
Я благоразумно промолчал.
Главный вопрос, как я и догадывался, был совсем в другом. Варзикова
недоумевала, почему я так долго не печатаю великолепную, просто гениальную
статью молодого автора, которую она передала для моего альманаха месяца
три назад.
Я отвечал, что два месяца пробыл в Англии, а теперь свалился с гриппом.
Что, по существу, не имею ничего против публикации этой статьи, хотя и
не нахожу ее гениальной, но не знаю пока будущей судьбы ни альманаха, ни
своей собственной. Что как раз накануне моей поездки организация,
финансировавшая наше издание, задержала выплаты.
Возможно, она теперь вообще расторгнет договор, и мне придется искать
другого издателя либо закрывать альманах. Все это выяснится в ближайшие
дни.
- Дорогой мой, с талантами так не обращаются, - наставительно сказала
Варзикова, умевшая слышать только себя. - У этого молодого человека
нелегкая судьба, и, уверяю вас, вы можете своим промедлением взять большой
грех на душу. Мы всегда спохватываемся после времени. Как с Кричевским.
Его рукописи лежали в редакциях по полгода! Мы с вами, простите,
толстокожие, мы просто не способны вообразить, что человек от такой жизни
полезет в петлю! Вы помните Кричевского?
Я помнил Кричевского и в последнее время много думал о нем. Он
отправился за границу, провел у родственников полгода или год, а по
возвращении в Россию, не прожив здесь и недели, отравился. Только
случилось это совсем не оттого, что его мало печатали.
Когда-то этого писателя действительно притесняли, но тогда он, кстати,
держался молодцом; в последние же годы его имя появлялось в самых
престижных журналах.
Настоящая причина его гибели к тому времени только-только
прорисовывалась в хаосе моих переживаний.
До этого утра телефон много дней тоскливо молчал. Тут звонки, как часто
бывает, сбились в кучу и пошли один за другим. Следующим был знакомый
баритон, принадлежавший как раз тому банкиру, что финансировал наше
издание. Он спрашивал, почему так долго не являюсь к нему с отчетом, и,
когда я заикнулся о своей болезни и попросил подождать три-четыре дня, он
раздраженно хмыкнул и повесил трубку. Других я не запомнил и отвечал
машинально, потому что был расстроен сулившей неприятности беседой.
А затем раздалось несколько нервных пустых звонков, когда поднятая
трубка упорно молчит, и наконец пробился откуда-то из сломанного автомата
слабый голос жены.
Она прокричала, что прибыла в Москву рано утром, но до сих пор не может
выехать ко мне с вокзала: пригородные электрички в нашу сторону почему-то
не ходят.
Добралась она уже к вечеру - усталая, пахнущая прокуренным вагоном, с
потемневшим лицом. Рассказала, что первый укол сделали при ней, маме сразу
стало полегче. Что сестра взяла для ухода за мамой отпуск без содержания и
теперь они будут жить на мизерную мамину пенсию. В городе сильно